Александр Леонидов. Луллубейство - феномен древней истории

ЛУЛЛУБЕЙСТВО – ФЕНОМЕН ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ

 

 

Природа и климат луллубейской страны

 

Луллубеи (Lullubi, Lullubu) – хорошо знакомый нам по архивам древних цивилизаций, ныне вымерший этнос Ближнего Востока. Согласно тем же архивам луллубеи обитали в верховьях реки Дияла (Шахризорская равнина) в горах Загрос к востоку от Двуречья – в интервале переднеазиатской истории с 2500 по 1500 годы до Р.Х. Около 2200–2100 историками фиксируется государство (или квазигосударственное образование) луллубеев в Западном Иране. Дошло до нас два луллубейских царских имени: Сидур(ри) и Аннубанини (ок. 2200 гг.).

Место расположения луллубейской страны – это очень своеобразные края, к климату и суровым пейзажам которых следует присмотреться со всей тщательностью.

Вот как пишут современные этнографы о Луллубее: «Пустыня – это безжизненный, безводный, враждебный человеку мир, в котором некогда бесследно исчезали целые караваны. Горы же означают воду, жизнь, обильные пастбища, недаром именно возле горных хребтов возникали и расцветали первые цивилизации. Горы Ирана – старые, приземистые, словно морщинистые. Бурные весенние воды размывают их, создавая причудливые архитектурные сооружения, похожие на стены неизвестных городов» [1].

Южные горы Загрос (гора Кухе-Дена 5180 м), ставшие главной природной основой исторической драмы луллубейства, по сравнению с Альпами и Гималаями более сглажены. Резкие пики, покрытые снежными шапками, возвышаются только в хребтах Северо-Западного Загроса. Это определило и основной тип древнего населения этих мест – здесь селились племена горцев-кочевников, существенно отличавшиеся по своему образу жизни как от классических оседлых горцев, так и от степных номадов.

Образ жизни древних луллубеев поможет нам хотя бы отчасти, и в общих, приблизительных чертах реконструировать современная этнография. Дело в том, что в Иране имеется остан (провинция) Луристан (Лорестан), приходящийся как раз на место дислокации древних луллубеев. Во многом быт местных жителей – народа луров, возможно, прямых потомков луллу – там не изменился со времен каменного века…

Очень важно отметить, что кочевники-луры принципиально отличны от собственно иранцев арийского происхождения. Скорее всего они и есть дальние потомки древних луллубеев, которых оставили в «остане» арии-покорители этих просторов.

«Одно из наиболее интересных мест горного Ирана – небольшие останы (области) – Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе, место обитания одноименных персоязычных народов, многие из которых до сих пор сохраняют кочевой или полукочевой образ жизни, не спешат променять древние обычаи предков на современный комфорт» [2].

Обилие чистой пресной воды в горных ручьях позволяет развиваться рыбоводству – в специальных садках кишмя кишат тысячи рыб. Горы покрыты редколесьем: дубами, дающими съедобные желуди (из них выпекают особый хлеб), другими дикорастущими деревьями, плоды которых («систе») также годятся в пищу и напоминают китайские яблочки.

С середины лета на обочинах дорог здесь и сегодня в обилии продаются дешевые орехи, миндаль и любимое иранское лакомство – аджиль – смесь орехов, сухофруктов, семечек.

Луристан славится своими минеральными источниками и живописными водопадами. Но Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе интересны не только своей природой. Обильные горные пастбища служат йейлагом – летней стоянкой – для многих кочевых племен Ирана. Их можно отличить по колоритным национальным одеждам, используемым до сих пор, – у бахтиарских племен, например, это синие многослойные платья у женщин, полосатый халат – капанак – и широкие, почти конусообразные, черные штаны у мужчин.

До начала ХХ века большинство обитателей этих мест были «чадорнешинами» (в буквальном переводе – «живущими в шатрах»). В 1920–30-х гг. правительство предприняло ряд жестких мер по переводу луров на оседлый образ жизни. Однако, после отречения шаха Резы в 1941 г. многие семьи вновь вернулись к кочевому быту. И сейчас кочевниками является значительная часть лурских племен.

В теплое время года здесь часто можно увидеть живописные группы черных шатров из козьей шерсти. К зиме племена откочевывают на юг, в Хузистан. Само кочевье занимает от четырех до шести недель, в течение которых семья со всем своим немногочисленным скарбом и многочисленными детьми и стадами должна преодолеть сотни километров по горным перевалам, высота которых – свыше трех тысяч метров.

Некоторые племена переходят на полукочевой образ жизни – летом они живут в горных деревнях, где имеют участки земли и занимаются сельским хозяйством, а к зиме переселяются в Гармсир (букв. «теплый край», в отличие от Сардсир – холодного) – жаркое равнинное побережье Персидского залива.

Немудреный кочевой быт луров и сегодня возвращает этнографа во времена почти доисторические: палатки, наскоро сложенные из пальмовых ветвей или тростника хижины, загоны для овец, построенные из подручного материала, костры в вырытых в земле очагах, на которых женщины по утрам пекут хлеб…

Есть и сегодня полностью кочевые племена, живущие именно за счет скотоводства. Средняя такая семья имеет от 300 до 700 баранов и нескольких ослов – основное транспортное средство горных районов. Они стараются устраивать стойбища подальше от населенных пунктов.

Здесь быт сохраняет больше традиционных черт, нет электричества, зато одежды более ярки и колоритны. Некоторые племена откочевывают не в Гармсир, а в более холодный – конечно, по иранским меркам – Исфаганский оазис, строят там другой тип временного зимнего жилища, нечто среднее между шатром и землянкой: выкапывают углубление в земле, из камней сооружают низкие стены, сверху устраивают брезентовую крышу. Такие же шатры, только более обширные, ставятся и для скота.

Одна лури рассказала этнографам, что каждый день ей приходится ходить за водой несколько километров от стойбища с тремя большими ведрами: два она несет в руках, а третье – на голове. Этой женщине как раз только что исполнилось девяносто лет…

С этнографической точки зрения интересны и небольшие горные деревеньки Бахтиарии и Кохгилуйе. Дома строятся прямо на склонах гор, как бы возникая из горы, и крыша каждого дома используется соседями сверху, так что вся деревня – некое многоступенчатое сооружение. Обстоятельства способствуют этому виду строительства: в Луллубее интенсивное физическое выветривание привело к образованию мощного шлейфа обломочного материала, покрывшего подножия гор. В межгорных солончаковых депрессиях отступившего моря накопились соленосные и гипсоносные пласты, которые были во времена луллубеев главным источником засоления грунтовых вод. Это облегчало оборону Луллубеи, делало её практически непроходимой страной испепеляющей, соленой жажды для древних неповоротливых армий.

Климат луллубейского нагорья и сегодня – как в древности – характеризуется высокой аридностью (пустыни господствуют не только во внутренних частях нагорья, но и занимают значительную часть краевых Южно-Иранских гор), а также резкой термической сезонностью. Ранней весной и поздней осенью, в зависимости от смещения термического экватора, над нагорьем располагается полярный фронт. С ним связаны циклоническая деятельность и осадки.

Особенно сильные циклонические дожди (а в горах снег) выпадают весной, усиливаемые орографией. Летние осадки часто связаны с влажными ветрами Каспия. Зимой через среднеазиатский отрог Сибирского антициклона в страну луллубеев вторгался холодный умеренный, а иногда арктический воздух, который, застаиваясь в котловинах, обусловливал низкие температуры. Однако средняя температура января в стране луллубеев составляла около 13°С. Страна лежала в тропическом поясе. Преобладал западный перенос воздуха. Переход к сухому и жаркому лету здесь и сегодня совершается через короткий сезон теплой дождливой весны. С наступлением лета горы луллубеев очень сильно прогреваются.

Порой в зону Луллубеи устремляются северные (из Средней Азии) и западные (из Месопотамии) ветры, иногда достигающие ураганной силы. Первые местное население ныне называет «ветром 120 дней», а вторые – «шемалем».

Маловодные реки нагорья, в большинстве сезонные, наполняются водой в период дождей. Однако в верховьях, получая влагу с гор, они постоянны. Этим издавна пользуется население для орошения полей. В дельту Евфрата впадает стекающая с Загроса река Карун (550 км) – единственная судоходная река Ирана. Сегодня, как много веков назад, население луллубейских земель отводит воду на поля посредством примитивных плотин и арыков, а в тех местах, где реки пересыхают, используются грунтовые воды с помощью кяризов (система колодцев, связанных тоннелями, протяженностью в несколько километров).

Естественная растительность Луллубеи в основном пустынная и полупустынная (солянки, дикий арбуз-колоцинт, каучуконос хондрилла, белый и черный саксаул) на серо-бурых почвах и степная (полыни, злаки, в том числе ковыль, дающие хорошие укосы) на буроземах. Очень широко распространены местные формации нагорных ксерофитов, так называемая иранская фригана, состоящая из колючих подушковидных полукустарников и кустарников; среди них дающие камедь трагакантовые астрагалы (до 600 видов), рогатый эспарцет и др.

Светлые леса и редколесья Луллубеи приурочены к узким полосам внешних склонов окраинных гор и к более влажным тенистым ущельям соседних с ними областей. Они состоят из дубов, кленов, ясеня, вечнозеленых мирт и фисташек, а где суше – из можжевельника (арча). Высотная поясность проявляется в виде смены пустынных ландшафтов в межгорных котловинах, степными и лесостепными по склонам гор, а в более засушливых районах луллубейской пустыни сменяются нагорными ксерофитами на горно-скелетных почвах. Степи и полупустыни Луллубеи издавна используются для выпаса скота. Обычно скот содержится на подножном корму круглый год. Внутренние плоскогорья Луллубеи принадлежат крупной природной области пустынь и полупустынь центральных частей Иранского нагорья. Годовая амплитуда абсолютных температур воздуха в краях основного расселения луллубеев достигает 90°С (от –40° до +50°С)! Здесь – то в арктическом холоде, то в раскаленной жаре протянулись перед зрителем плоские котловины. Наиболее глубокие их части заняты пересыхающими солеными озерами, солончаками и такырами – символами неумолимой смерти, переполненными костями путников и караванов.

Вообще следует отметить, что луллубеев судьба сделала «народом солончаков». Ведь солончаками занято до 1/3 равнин того нагорья, на котором гнездились луллубеи. Значительная часть равнин занята подвижными и закрепленными песками и щебнистыми пустынями. Одна из наиболее безводных пустынь нагорья Деште-Лут, пониженная часть которой лежит на высоте 200 м над у. м., имеет концентрическое строение: центральный солончак опоясывают глинистые и щебнистые пустынные ландшафты, по периферии располагаются подвижные барханно-грядовые пески.

Земля луллубеев настолько отличается от привычной для шумеров обстановки, что действительно могла показаться им иным миром, адом, как показалась древним евреем адом своеобразная геенская равнина…

 

Археология Луллубеи

 

Археология Луллубеи доказывает тесное родство материальной культуры луллубеев с Шумером. «Металлургия Луристана в III тыс. до н. э. практически не отличалась от шумерской» [3] – писал знаток вопроса Борис Мойшезон. Правда, он в той же работе оговаривался: «Кстати сказать, у Луристанских изделий из металла прослеживается целый ряд схождений с традицией Гассул-Беэр-Шевской культуры».

Дело в том, что данная культура выступает памятником арийского присутствия на переднем востоке. Вторжения арийцев с Армянского нагорья двумя рукавами – на юго-запад, в Палестину, и на юго-восток – в Иран, оставили и тянущийся за этими походами шлейф археологических находок.

Палестина – страна, бывшая одним из ведущих центров «эпохи творческой активности» IV тыс. до Р. Х. В V тыс. до Р. Х. поразительная металлургия Гассул-Беэр-Шевской культуры обнаруживается именно там. Однако мы находим эту же культуру и перемещенной в Западный Иран (т. н. «кланы кузнецов»).

А после, во времена, названные у археологов «Средним бронзовым веком I», эти «кузнецы» из Ирана снова появляются на территории Палестины в качестве кочевых групп, что предстает, как «возвращение из Западного Ирана “кланов кузнецов”, сохранивших память о Палестине» (Мойшезон) или, возможно, как просто родство двух рукавов одного ам-арийского потока («ам(ям)» – это арийское «юг», южная сторона света), отраженного в именах царства Амуру (Сирия) и царства амореев (Иран) [4]. Таким образом, металлургия буферного Луристана (Луллубеи) вполне естественно содержала в себе черты и приемы двух своих великих соседей – арийцев севера и шумеро-семитов юга.

«Один из интереснейших иранских археологических комплексов – “луристанские бронзы”. Это происходящие в основном из хищнических раскопок многочисленные изделия своеобразного, иногда вычурного, “роскошного” стиля, характеризующегося особой выразительностью, смесью реализма и фантастики в изображении людей или божеств, животных, сверхъестественных существ» [5]. Так, с большим разнообразием приемов металлургического и ювелирного производства изготовлялись ритуальные и бытовые предметы, вооружение, художественно выполненные удила с псалиями и т. д.

«Луристанские бронзы» ранее датировали от III тысячелетия до середины I тысячелетия до Р. Х., различна и их этническая атрибуция. Лишь недавно в результате научных исследований могильников Луристана установлено, что, хотя металлургия в Луристане достигла большого совершенства уже в III тысячелетии до Р. Х., своеобразный комплекс собственно «луристанских бронз» относится к концу II – первым векам I тысячелетия до Р. Х., а преимущественно – к VIII–VII вв. до Р. Х.

«Луристанские бронзы» обычно считали оставленными кочевниками, а Луристан того времени – населенным главным образом номадами. Но это мнение основано прежде всего на аналогии с положением в Луристане в более поздние эпохи (до новейшего времени), а не на характере самих этих изделий, отнюдь не указывающих на кочевой быт. А недавние археологические разведки и раскопки мест поселений показали, что в конце II – первых веках I тысячелетия до Р. Х. в Луристане существовали многочисленные оседлые поселения.

 

Язык и происхождение луллубеев

 

Если вместе с большинством современных ученых принять версию о том, что луллубеи были родственны упоминаемыми Геродотом «париканиям», «азиатским эфиопам», которые населяли два округа будущего арийского Персидского царства во времена до нашествия арийской орды, то тогда они будут очевидно родственны и индийским дравидам, до-арийскому населению Индии. В таком случае луллубеи – часть огромного до-арийского этнического единства Средней Азии.

Современные археологи на большом фактическом материале артефактов утверждают, что темнокожее дравидическое население Индии отнюдь не коренное.

По утверждению таких авторитетных авторов, как Пейрос и Шнирельман [6], дравиды пришли в Азию с юго-запада, прошли через Двуречье Тигра и Ефрата, гонимые более сильными племенами на Восток, после чего оказались в Иране (луллубеи, эламиты?), и лишь затем – на Индостане.

 

В этой связи интересно отметить, что с расширением наших представлений о миграциях луллубеев можно считать не простым, случайным совпадением обнаружение в XIX веке неких негроидов-лулубу в составе центрально-суданской группы шари-нильских племен, которые распространены на юге Судана, в прилегающих районах Заира и Уганды (т. н. языки «мору-мади»). Лулубу живут среди южной группы языковой семьи мору-мади («мади» – слово в Центральной Африке также означает «пришельцев, посланцев»), где и отмечен их особый диалект [7]. Так же имеется местность Лулуба и одноименный населенный пункт в местности Байгоу в уезде Синьчэн северной Хэбэй современного Китая. Эта местность славится изготовлением глиняных птиц (луллубеи, напомним, были поклонниками птиц и пытались копировать птиц в одежде). Облик таких игрушек отличается живостью исполнения и простотой образа – пишет современный искусствовед. Трудно сейчас с уверенностью сказать, являются ли суданские и хэбэйские лулуба простым случайным звуковым совпадением или же указывают на крайние юго-западную и восточную точки дравидийских миграций.

Что же касается племен луллубу в горах Восточного Ирака и Западного Ирана, то их можно характеризовать как горцев-кочевников, подвергшимися культурному воздействию со стороны шумерийских и аккадских племён. Обычно их рассматривали как коренной народ, обитающий в данных местах со времен неолита, но работы Пейроса и Шнирельмана о дравидийских миграциях поставила этот взгляд под сомнение.

Известнейший советский востоковед И. М. Дьяконов [7] утверждал: «К северу от Элама, в горах Загроса в III–II тысячелетиях до н. э. жили… луллубеи… Есть мнение о близком родстве их языков с эламским, но… это предположение остается недоказанным». Дьяконов, как известно, исходил из того предположения, что языки луллубеев, касситов и кутиев (т. е. всех «драконов гор») – близкородственные диалекты. Однако в наше время больше факторов говорит против этого предположения, хотя есть и подтверждающие его косвенные факторы.

Исходя из чередования предполагавшихся этнических прозвищ – акк. lullu, nullu, lullub/p-um, lullume, хурр. и хетт. lul(l)a-he/i (ср. ур. lulu «враг», «чужак»), Дьяконов озвучивает предположение, что -b/p и -me являлись луллубейскими суффиксами множественного числа, сопоставимыми с эламскими суффиксами множественного числа -р и -mе, но на этом основании не делает вывод, что луллубейский язык был близок эламскому. Он предполагает, что lullu – во всех случаях ареальное слово со значением «чужак» (в форме lullu-p-, lullu-me– прошедшее через эламское посредство).

Таким образом, особого луллубейского этноса, пишет Дьяконов, не существовало. Единственной гипотезой, в пользу которой можно привести достаточно показательные факты, является гипотеза эламо-дравидского родства. Общий характер морфологического строя луллубейского языка не противоречит увязке его с дравидийским.

На основе характерного морфологического признака у луллубеев выделяют агглютинативную [8] форму языка, при котором доминирующим типом словоизменения является «приклеивание» суффиксов и префиксов, причем каждый из них несет только одно значение.

Полагают, что в луллубейском языке лицо, время и падеж выражались отдельным аффиксом. В этом отличие лулубейского от большинства современных (фузиональных) языков, которые объединяют различные грамматические категории в одном аффиксе, или же, в процессе своего развития разные аффиксы объединяются в один. Важно, что при этом отдельные морфемы не влияют друг на друга.

Кроме языка луллуби к агглютинативным языкам относятся также современные баскский, турецкий, чеченский, дравидские языки, финский, эстонский, венгерский, суахили, малазийский, эсперанто. Также к ним относят такие древние ближневосточные языки, как эламитский, хурритский, урартский, касситский, шумерский.

 

Этнография луллубейского феномена

 

В урартском языке «лулу» означало «враг-чужеземец». А за ними, возможно, арийское слово «лулу» трансформировалось в «люпус» (означающее волка – животное вида сanis alpinus – у римлян), «лелу» – (волк у современных французов) и т. п. Формирование первой из указанных фонем представляется достаточно очевидным. Люпус (lupus) = Лулуб +ос [9]. Попробуйте несколько раз быстро произнести фонему «лулуб+ос» и слово «люпус» сложится в ваших устах само собой. Французское «лелу»-«волк» пишется как loup (во французском языке форма записи более архаична, чем произношение), что тоже недвусмысленно указывает нам на исходную фонему, восходящую к вражде ариев с лулубеями.

Перекличка арийских языков вообще довольно интересна. Если французское «лелу» (волк) отражается в русском «ляля» (волчонок) – дохристианском ласковом названии славянского ребенка, то русское современное «волк», наоборот, откликается во французском словами «voyou», «voyouter» (хулиган, хулиганить), которыми бранят обычно шаловливых подростков.

Многое говорит об идентичности луллубеев с народом лелегов, что весьма и весьма расширяет феномен луллубейства в древнем мире. Ведь лелеги – согласно античным авторам – догреческое (т. е. до-арийское) население Малой Азии и даже самой Греции. Лелеги жили в Беотии, Мегаре, Лаконике, Мессении, Локриде, Этолии, Акарнании, на островах Самос и Хиос, а также в Троаде и Ионии.

В термине «лелеги» видят соответствие украинскому слову «лелека» – «журавль». Это – не просто звуковое совпадение: ведь мы уже предположили, что лелеги-луллубеи украшали себя птичьими перьями и длинными птичьими носами – то ли вороньими, то ли орлиными…

Лингвист В. Шеворошкин писал о лелегах совершенно определенно: «существуют связи названия лелеги с термином “лулахи”, которым хетты-лувийцы обозначали варваров» [10].

Здесь необходимо отметить, что вопрос о догреческом субстрате в греческом языке выходит далеко за чисто лингвистические рамки и перерастает в важнейшую культурно-историческую проблему. Как известно, Древняя Греция была колыбелью всей европейской цивилизации. От лелегов, по мнению Пейроса и Шнирельмана [11], греки унаследовали мифы о пегасе, медузе горгоне и др.

Поэтому вопрос об отношении греческого языка и культуры к их языковым и культурным истокам — это, по сути дела, вопрос об истоках европейской культуры. В то же время ни у кого не вызывает сомнения, что древнегреческая лексика содержит мощный слой слов негреческого происхождения. Причем эти слова в значительной своей части отражают наиболее важные стороны материальной и духовной жизни греков. Вот два примера, которые выбраны нами по нашей луллубейской теме из труда о догреческих словах в греческом языке [12]: «…λα(ος), …, …κύ-λλαρ(ος)…,».

Авторы не утверждают именно луллубейского происхождения данных слов. Более того, у них другая задача, и они вообще не останавливаются на данных фонемах, имея иной предмет исследования: их интересуют вообще все азиатские заимствования в греческом языке.

Совершенно необозримы обширные слои религиозной лексики, включающие в себя имена богов и героев греческой мифологии (в подавляющей своей части — негреческие), а также огромное количество топонимов, этнонимов, антропонимов.

Однако то, что луллубеи были источником или причиной возникновения в греческом таких слов, как κύ-λλαρ(ος) («вид рака»), и λα(ος) («народ») – гипотеза, с одной стороны недоказуемая, но с другой – не лишенная все же оснований и заслуживающая внимания. Параллели основаны отнюдь не только на случайном звуковом совпадении фонем.

Оба этих слова пришли в греческий от «лелегов» – доарийского населения Греции, и нет нужды удивляться, что «лелеги» понятие «народ» (то есть самих себя) обозначали как λα(ος), или, скорее всего, в первоначальном варианте λαλα(ος) [13].

Тем интереснее и выразительнее слово κύ-λλαρ(ος), обозначающее, по мнению филологов, даже не рака, как животное в целом, а какой-то отдельный вид, разновидность рака. Ведь мы помним, что Луллубейское море (Зама) в силу своей солености лишено рыбы, но изобилует ракообразными. Соответственно, бытовая и кулинарная культура лулулбеев плотно замешана на ракообразных, ставших важной частью жизни этого народа. Так же напомним, что в документах Саргона II упоминаются горы Куллар, которые отождествляются с «высоким горным рядом страны Луллуме».

Однако, как бы ни расшифровывалось производное из «луллу» слово «луллахи» – важно отметить вот что: феномен луллубейства превращает набившую оскомину семито-арийскую многовековую дихотомию в иную фигуру, в «роковой треугольник» семитства, арийства, и противостоящего им обоим луллубейства (дравидизма?).

Образ жизни луллубеев был типичен для периферийной цивилизации, светящей отраженным светом яркого цивилизационного соседа. С одной стороны, бесконечные грабежи торговых караванов изменили конфигурацию ближневосточной торговли. Важно отметить, что луллубеи также служили в армиях древнего Востока в качестве наёмных воинов.

«...В противоположность этой форме контактов существовали враждебные контакты между городами-государствами и западнозагоскими племенами, о которых свидетельствуют уже письменные источники Шумера, например, собственные имена людей из этих племен все чаще появляются на стелах правителей Шумера и Аккада (Кутии и Лулубей)» [14].

Существование такой ситуации между этими районами привело к изменению торгового пути от сухопутного к морскому через Персидский залив. Это привело в свою очередь к процветанию поселений, находящихся на берегах Персидского залива (Омана и Бахрейна).

С другой стороны, Луллубея постоянно пытается воспроизвести в себе все то, грабежом чего живет. Доказательствами этой версии служат аккадские имена известных нам правителей луллубеев, аккадский пантеон их богов, та особая мистификация их страны и их самих в Аккаде и пр. Известные нам надписи луллубу выполнены на аккадском языке.

Заметно и обратное влияние.

В этой связи интересно отметить, что слово «Лу» у соседей-врагов луллубеев обозначало всего лишь навсего… человека! Причем это слово свободно было от сословных ограничений, и в качестве элемента входило в титулы знати.

«После того, как царствие было ниспослано с небес, Эриду стал (местом) престола. В Эриду Алулим правил 28800 лет в качестве царя; Алалгар правил 36000 лет – два царя правили 64800 лет. Эриду был оставлен, (и) престол был перенесен в Бадтибиру» [15] – свидетельствует ниппурский царский список – один из важнейших документов истории Двуречья. У легендарных царей-прародителей шумер не только луллубейские имена – они попросту названы луллу! Это, безусловно, загадка древней истории…

Слово ЛУ-галь (дословно: «человек великий» или «человек сильный») – в древнем Шумере означало полноправного правителя города-государства или определенной территории. Так же оно было и составной частью имен собственных у царей и правителей (например, Лугаль-Загисси).

Когда в Шумере появились должности военных командиров, то они получили название «галь-уку», т. е. дословно «великий (главный) войны» [16]. Это отразилось и в названиях шумерских городов. Если, скажем, название города Ур переводится дословно просто как «город», и выступает синонимом понятия города вообще, города, как такового, то более поздний Урук (Ур-Ук(у) дословно можно перевести как «военный город», крепостные выселки, укрепрайон.

Но если «Лу» – просто «человек», то что тогда «ЛуЛу»? «Человек человека», т. е. рожденный рабом? В Луллубее можно даже увидеть некую «казачью» область бегства аккадцев от суровой руки собственного рабовладельческого государства. С племенами луллубеев, по-видимому, активно смешивались беглые, бежавшие в безжизненную пустыню, страну смерти, из Аккада аккадцы. Однако об этническом родстве (по принципу «царских аккадцев» и «беглых аккадцев-луллуби») говорить в этой связи преждевременно.

Совпадения в культуре объясняются не только луллубейским стремлением скопировать у себя империю-соседа, но и той политикой, восходящей к шумерской традиции (она нашла свое отражение в истории Энмеркара), когда шумеры, затем аккадцы, затем вавилоняне стремились оказывать на луллубеев, как и на других соседей, в первую очередь, культурное воздействие. Эта политика стимулировала рост гибридных буферных государств в зонах контактов с варварами (в том числе и с луллубеями) и позволяло Вавилону ассимилировать существовавшие там инородные общности.

Государство (?) или конгломерат Луллубу находилось в горной долине стратегического значения и может служить иллюстрацией именно такой вавилонской политики.

Тот факт, что луллубеи восприняли многие элементы месопотамской цивилизации, следует считать лишь одним из местных проявлений (засвидетельствованным во многих отношениях лучше других) определенной фазы распространения шумеро-аккадского влияния вширь. Аккадские надписи появлялись не только на скалах долины Луллубу, в горах Загра, но и на статуях раннего периода в Мари на Евфрате, а позднее глиняные таблички были завезены купцами из Ашшура в Анатолию (Каниш).

В течение старовавилонского периода по-аккадски на глине писали в Мари и в некоторых горных долинах, в Чагар-Базаре – на торговом пути, шедшем через Верхнюю Месопотамию, в Алалахе и, вероятно, в других местах этого региона, служивших промежуточными центрами распространения этого нового средства общения.

Известнейший исследователь культуры Двуречья Тигра и Евфрата Лео Оппенхейм совершенно справедливо отмечал одну интересную деталь: «Луллубеи (луллу)– горный, как и кутии, народ. На них, однако, не распространялась та ненависть, которую последние снискали себе после вторжения на равнину. Надпись и изображение Иштар, найденные на скале, показывают, что луллубеи поддерживали контакты с Месопотамией уже в раннеаккадский период (см.: Speiser E. A. Mesopotamiari Origins. Philadelphia, 1930, p. 88–96)» [17].

Такое выборочное отношение можно объяснить тем, что луллубеи, несмотря на все внешнее типологическое сходство с ненавистными кутиями (горцы, полукочевники, враждебные соседи, устраивавшие набеги), все же были гораздо больше погружены в шумеро-аккадскую культуру, чем более северные и далекие кутии. Луллубеи были для Аккада все же в каком-то смысле «своими», тогда как кутии – абсолютными чужаками (возможно, арийского происхождения).

 

Образ луллубеев в древних исторических источниках

 

Нилом или Евфратом для луллубейского народа стала в истории река с характерным названием Дия́ла (араб. نهر ديالى‎‎). Истоки главной реки луллубейской судьбы находятся в Иране в горах Загрос возле города Хамадан. Дияла сегодня впадает в Тигр южнее Багдада, что, впрочем, в древности могло быть совсем не так. Её общая длина составляет 445 км. Дияла могла в древности использоваться для судоходства.

Любопытно отметить, что курды называют эту реку иначе – Серван (Serwan). Учитывая изобилие слов древнеарийского происхождения в курдском языке [18], нетрудно предположить, что имя «Серван» и позднейшие, арийского происхождения, слова «серв», «сервильный» [19] – взаимосвязаны.

Кроме того, как отмечает современный историк, «в документах III тысячелетия до Р. Х. та или иная часть…<ареала озера Урмия-Замуа>, включая и близлежащую, обозначается как Аратта (южнее Урмийского озера вплоть до Зенджана…), Луллубум (южнее Урмийского озера до Сулеймании), Кутиум (запад и юго-запад Урмийского озера), этнос Су (юго-запад Урмии) [20]. Применяются и неопределенные географические названия».

Луллубея была источником рабов и для семитов Двуречья, и для арийцев древней Аратты, неким третьим игроком в исторической драме семито-арийской борьбы, ненавистным для обеих сторон многовекового исторического состязания.

Не отсюда ли – из давней вражды с народом реки Диялы (имеющей явно-доарабскую топонимику) происходит и слово «дьявол» (враг), которое традиционно (и, возможно, ошибочно) филологи производили от индийского «деви», (означающее – «дух»). Так же слово «дьявол» производили и от аналогично звучащего греческого слова, имеющего смысл «клеветник». В принципе одно другому не противоречит: ведь внутри арийских языков слово перетекает достаточно свободно, да и смысл его – в зависимости от исторических перипетий – часто существенно трансформируется.

Если учесть, что луллубеи могли быть (хотя бы просто в силу первенства своего исторического возраста) первоисточником арийского слова, обозначающего зло и вражду, то мы существенно повысим весомость луллубейства, как духовного фактора становления мировой цивилизации.

Враждуя между собой, семиты и арии одновременно враждовали и с луллубеями. Поэтому слово арийского происхождения «дьявол», абсолютно идентичное слову семитского происхождения «сатана», вполне может быть связано с луллубейскими корнями понятия. Ведь и «сатана», скорее всего, оттуда же.

«Этно-Журнал» в августе 2003 года разместил статью этнолога А. М. Харитонова, в которой автор утверждает «…наличие… древнего источника, из которого заимствованы… сюжеты (нартской мифологии)… С нартской Сатаной (богиней нартов) связано и появление первого коня. Но самое поразительное, что матерью Сатаны одно из преданий называет Лалуху-Гуашу. Не иначе здесь мы имеем дело с лелегами греков и лулахи хеттов. Последнюю возможность уже давно отметил Э. Лярош [21]. Возможно, что к лелегам близки и лулубеи, про которых точно известно, что их имя обозначает просто «соседи, чужаки» [22].

Согласно версии Энциклопедии Брокгауза-Эфрона еврейское слово «сатан» означает врага, противника, обвинителя, преследователя или того, кто чинит препятствия. В иудаизме сатан – служебный ангел Господа, восставший против Бога. Так же слово «сатАн» – производят от еврейского слова «ситнА», означающего в древнееврейском крайнюю форму ненависти. У ариев «ситно» есть нечто противоположное, источник жизни (скажем «сито», «ситный хлеб» и др.), что и неудивительно в контексте семито-арийской вражды.

Но вот что важно в контексте рассмотрения исторической судьбы луллубейства: если нартские (северо-кавказские, восходящие к аланам) источники возводят свою богиню [23] (и демоницу своих врагов, естественно, в древности такие семантики проставлялись автоматически) от луллубеев, то это вполне может совместить индоевропейское «Диавол» и древнееврейское «Сатан-Ситна» в единый корень происхождения.

Зло, исходящее от «живущих на реке Дияле», и зло Сатаны, дочери Луллах, живущей на той же Дияле [24] – одно и то же зло, одинаково отвратительное как для древних ариев, так и для древних семитов.

Это, впрочем, отнюдь не повод демонизировать луллубеев. Вовсе необязательно, что они обладали какой-то особой, изощренной жестокостью или злобой. Для древнего человека дохристианской эпохи злом был лишь вред, адресованный ему самому, тогда как в его собственных руках то же самое действие могло быть названо и добром. Общего же, независимого от конкретики, критерия добра и зла у древнего человека вообще не существовало. Поэтому в древнем языке враг «нашего племенного бога» часто превращался затем во «врага Бога вообще», и наоборот.

Например, в ассирийском языке понятие «волк» и «хищность, плотоядность» выражаются фонемой «дыва», явно перекликающейся с арийским «дэви», «дэва» – «дух, божество». То, что арийский дух казался ассирийцам волчьим и хищным – неудивительно, ведь и сами арийцы называли (а потомки их доселе называют) волков именем своих врагов-лулуби.

«…Один из интересных фактов древней истории урартских племен выявляется на примере употребления имени народа Лулу в урартских надписях в значении общего слова «враг, вражеский» [25].

В урартских надписях часто упоминается «страна Лулу» — MÂTU Lulu (ini/a).

1) Но здесь речь идет, несомненно, вовсе не о какой-то конкретной стране Лулу. Выражение «страна Лулу» в урартских надписях употребляется в значении «страна вражеская», «страна врага». Этот факт довольно ясно выступает в текстах урартских царей.

Так, в одной из излюбленных трафаретных формул урартских военных надписей вариантами друг друга являются выражения MÂTU Lulu (страна Лулу) и MÂTU NAKRU (страна вражеская): CICh, 112 А2, стк. 16 сл.; М. Тsеrеthеli, NHI, Е, стк. 16 сл.: MÂTU Biainaue ušmaše MÂTULuluinaui napahiaidi; ср. Нор-Баязетская надпись, стк. 6-7: MÂTU Biainaue ušmaše MÂTU NAKRU napahiaidi.

Общий смысл этого выражения нетрудно установить: цари Урарту, говоря о своих военных успехах, о покорении вражеских стран и т. д., отмечают, что все это они совершили «для величия страны Biaina (и) для унижения (?) вражеской страны (вариант: страны Лулу)».

Несомненно, что Lulu здесь соответствует идеограмме NAKRU (вражеский, враг).

2) С таким же значением употреблена MÂTU Lulu и в формуле проклятия Звартноцской надписи Руса II (Sаусе, 86).

Руса II здесь призывает гнев богов на осквернителя его надписи, все равно будет ли он (осквернитель) из страны Biaina или из страны Lulu: eai MÂTU Biainiše eai MÂTU Luluiniše (стк. 40-42). Невозможно допустить, что здесь выражение MÂTU Luluiniše (принадлежащий стране Лулу — житель страны Лулу) подразумевает жителя какой-нибудь конкретной страны Лулу.

Напротив, ясно, что «Лулу» здесь употреблено в общем значении вражеского мира, противопоставленного собственной, родной стране урартских царей (Биайна).

Такое же положение мы имеем и во всех других местах урартских надписей, где упоминается «страна Лулу». Так, в летописи царя Сардури II в одной трафаретной формуле друг друга заменяют выражения: МÂТU MÂTUPI-si šu-ia-si (M. Tsеretheli, NHI, Е47) и MÂTU Lu-lu-i-na-si (там же, Р4); и здесь MÂTU Lulu (ini/a) употребляется в смысле «вражеский», и соответствующее слово šu-ia должно означать именно это понятие, как справедливо отмечает J. Friedrich.

Наконец, нам кажется, с таким же общим значением употреблено выражение «страна Лулу» и в двуязычной надписи Топузава царя Руса I. Здесь ассирийскому måt Akkadî... ú-si-ik («страну Akkadû притеснил я» — стк. 26 сл.) в урартском тексте соответствует MÂTU Lu-lu-i-ni-[li?] [...-z] i-el-du-bi (стк. 29-30).

Ассирийской идеограмме «страна Akkadû» в урартском соответствует MÂTU Lulu (ini). Но это вовсе не означает, что вообще ассиро-вавилонскому MÂTU Akkadû соответствовала MÂTU Luluini урартийцев, здесь, по-видимому, взамен конкретного названия ассирийского текста («страна Akkadû») урартский текст дает общее выражение «страна вражеская».

По всему этому видно, что в урартских текстах выражение «страна Лулу» употребляется просто в значении «вражеская страна».

MÂTU Lulu (страна Лулу), народ Лулу, многократно упоминается и в аккадских текстах, ассиро-вавилонских надписях (часто с эламским суффиксом множественности в форме Lulubi или Lulumi). Хорошо известный из аккадских текстов этот народ Лулу проживал к востоку от Ассирии, в горах Загра.

В MÂTU Lulu (ini/a) урартских надписей перед нами, как многократно отмечалось в специальной литературе, собственное имя этого народа.

Тем не менее, нельзя утверждать, что арийцы вполне сознательно не отделяли луллубеев от семитов. Например, в документах Хеттской империи (II тыс. до Р. Х.) постоянно следуют упоминания о врагах, комплектующих личный состав рабов хеттского царства: «хабиру» – «аперу» (т. е., собственно, «евреи», семиты) и луллахи (Луллу)» [26].

Иногда арийцы видят в луллахах и семитах нечто общее (когда говорят о врагах вообще, вроде наших русских устойчивых двукоренных определений «татаро-монголы» или «немецко-фашистские»), иногда же различают врагов по расовому признаку (когда это им зачем-нибудь нужно).

То же самое зеркально отражают и семитские документы. Они в одних случаях различают врагов-ариев от врагов-луллуби, в других (если речь идет о вражеской силе, как угрозе, как таковой) – они все сваливают в одну кучу под названием «умман-манда».

Название «Умман-Манда» дожило до I тыс. до Р. Х., когда писцы Ассирии и Вавилонии применяли его к очевидным арийцам – мидийцам («Мадай»), а также к вторгавшимся в Месопотамию и соседние страны столь же арийским скифам и киммерийцам. Однако переднеазиатские тексты знают три волны «манда».

Первая, обрушившаяся на Аккадскую державу в конце XXIII в. до Р. Х., может быть сопоставлена с носителями луллубейства. «Манда» второй волны (упоминаются в XVIII–XVII вв. до Р. Х.) в основном тождественны индоарийским племенным группам, из среды которых вышли основатели династии хурритского (древнеармянского) государства Митанни и основатели древнеармянского княжества Мандакуни, располагавшегося у северо-восточных рубежей Сирии.

«Манда» третьей волны (XVII в. до Р. Х.) – это т. н. переднеазиатские скифы. После перехода их под власть Мидии (около 613 г. до Р. Х.) население Мидийской державы стало суммарно обозначаться месопотамцами как «умман-манда» [27].

Нас интересуют, конечно, только те упоминания «умман-манда», которые соотносимы с луллубеями.

В продолжение почти двух тысяч лет (начиная с царя Нарам-Суэна (Нарамсина) — середины III тысячелетия до Р. Х.) правителям Вавилонии, а потом Ассирии, не раз приходилось сталкиваться с воинственным племенем луллубеев в горах Загра. Границы территории, занимаемой луллубеями, конечно, в продолжение веков часто менялись, но вообще этот народ жил далеко юго-восточнее Ванского озера, в районе между р. Диалой и Нижним Забом, а может быть, и севернее Нижнего Заба.

Пик особенной активности луллубеев падает на период правления аккадского царя Нарам-Суэна (около 2291—2254 гг. до Р. Х.) из Саргоновской династии.

Аккадское государство начало масштабную войну против луллубеев. Важный исторический источник – т. н. «Эпос об Эрре» показывает нам, что Аккад вел не только прямую, истребительную, но и «холодную» в стиле китайской политики «цань-ши» войну против луллубеев. Смысл этой войны в моральном и физическом разложении противника с помощью стратегии непрямых действий и многоходовых комбинаций, о применении тактики разжигания внутренних распрей в луллубейской (как и в иной вражеской) варварской среде.

«Как услышал его воитель Эрра – / Ишума речь, как елей, ему приятна, / И так промолвил воитель Эрра: / «Приморец – приморца, субарей – субарея, ассириец – ассирийца, / Эламит – эламита, кассит – кассита, / Сутий – сутия, кутий – кутия, / Лулубей – лулубея, страна – страну, община – общину, / Семья – семью, человек – человека, брата – брат / Да не пощадят, да истребят друг друга! /А затем да воспрянут аккадцы! И всех одолеют, всеми будут править!» [28].

Военная победа над одним из отрядов луллубеев была увековечена на одном из шедевров месопотамского искусства — стеле царя Нарам-Суэна. Нарам-Суэн написал, в частности, следующее: «хвалю победу над Сидур[ри], собравшим вокруг себя горцев Луллубума».

 

Вот как пишет об этом современный искусствовед: «Но, пожалуй, наиболее ярко представлен мотив царя-победителя на знаменитой стеле Нарамсина. Памятник посвящен походу аккадского правителя против племени луллубеев, обитавших в горах Загроса.

Внизу развертывается по горным тропам шествие воинов. Взоры их обращены вверх, на фигуру победоносного царя, стоящего уже на вершине горы. Нарамсин только что метнул дротик, и он торчит в горле поверженного врага. В левой руке царя лук, правой он сжимает стрелу, готовясь поразить последнего противника. Но луллубей больше не сопротивляется. Он бежит, закрывая лицо руками, точно ослепленный величием победителя...» [29]. Свидетельство Нарам-Суэна очень ценно для нас, поскольку мы очень мало знаем об общественном устройстве и территориальном делении Луллубеи. По видимому, несмотря на очевидные отсталость и варварство относительно развитых цивилизаций своего времени, луллубеи не были простым скопищем самоуправляемых племен. Надпись царя Нарам-Суэна (Нарамсина) позволяет сделать вывод о том, что у луллубеев была общая относительно-регулярная армия и некий вождь всего народа, или по крайней мере, значительной части народа – Сидур (Сидурри).

Кроме надписи, выражавшей политическую пропаганду своего времени, сохранился и немного раскрывающий её содержание документ (известный как «легенда Нарамсина»). Он содержит информацию об антилуллубейских настроениях аккадских царей.

Согласно этому документу, сохранившемуся в копиях II тыс. до н. э. [30] – первые беды враждебных контактов с луллубеями обрушились на Аккадскую империю именно во время правления Нарам-Суэна.

Царь сообщает, что ему пришлось воевать с армией кочевников, которую он называет «умман-манда», вторгшихся в Месопотамию из каких-то северных горных стран. Враждебность к пришельцам подчёркнута в «Легенде» двумя любопытными штрихами. Один из них — описание физического облика воинов вражеской армии: «Люди с лицами воронов» [31].

Вторая деталь — мы о ней уже писали выше – Нарамсин вообще сомневался в принадлежности его врагов к человеческому роду. Царь приказывает поймать одного из воинов противника и проверить, есть ли у пленника кровь. Их представляют холодно-расчётливыми, бездушными и потому как бы «лишёнными крови» существами.

То, что речь идет именно о луллубеях, мы знаем из совпадения имени царя «умман-манда» из «Легенды Нарамсина» (Анубанини) с информацией наскальной надписи барельефа в районе северной части современной ирано-иракской границы, прямо связывающей Аннубанини с луллубейством.

 

Около Сарпула, между Багдадом и Хамаданом, был найден ряд памятников луллубейской культуры. На одном из рельефов изображён царь Анубанини, попирающий ногами пленника. Судя по аккадским надписям и художественному стилю изображений, этот памятник относится ко времени Нарам-Суэна/Нарамсина (XXIII в. до Р. Х.). Луллубейские памятники были найдены далее между Персеполем и Сузами. Эти памятники выдержаны в своеобразном художественном стиле древних горных племён, поклонявшихся священным змеям и водам горных потоков, но в то же время сохранили следы шумерийского культурного влияния.

Так или иначе, Аккад имел дело не с неолитическими дикарями, а с относительно-сопоставимой по мощи страной, что доказывают и титанические усилия самого Аккада, явно указывающие на серьёзность луллубейской угрозы.

Об этом косвенно говорит и то, что луллубейское имя врага Сидур[ри] идентично имени враждебной герою шумерского эпоса «Гильгамеш: о все видавшем» «хозяйки богов», которую царь Урука встречает на берегу моря (видимо, Луллубейского моря, моря Замы, т. е. соленого озера Урмии.):

«Сидури — хозяйка богов, что живет на обрыве у моря, / Живет она и брагой их угощает: / Ей дали кувшин, ей дали золотую чашу, — / Покрывалом покрыта, незрима людям. / Гильгамеш приближается к ее жилищу…» [32]. Как мы уже отмечали выше, для шумеров и аккадцев страна возле соленого Луллубейского моря-озера Замы была, видимо, прототипом и образом ада, страны смерти, иного, мрачного и враждебного живущим на земле людям мира.

Древнее луллубейское море – нынешнее озеро Урмия – это соленое озеро в Азербайджанской провинции Персии, на запад от современного Тавриза, на высоте 1330 м над уровнем моря. Урмийское озеро в древних ассирийских источниках носит название «море страны Замуа», в позднеассирийских источниках названия «Замуа» и «Лулуми» являются синонимами.

Присутствие луллубеев севернее южного побережья Урмийского озера источниками не засвидетельствовано. Одним из значительных фактов древнейшей истории урартских племен (во всяком случае урартского племени Bia-Biaina, от царей которого дошли до нас письменные памятники) является факт продолжительной и интенсивной вражды с народом Лулу (Лулуби). Урмийское озеро тянется с северо-запада на юго-восток на колоссальном протяжении 135 км с различной шириной (от 16 до 46 км).

Поверхность Луллубейского моря доходит до 3700 кв. км. Озеро довольно мелководно: средняя глубина его, вероятно, не превышает 5 м, наибольшая (на северо-западе) доходит до 14 м. Из притоков озера важнейшие: Аджи-Чай (близ которого расположен г. Тавриз) с востока и Джагату с юга [33].

Озеро окружено со всех сторон горами, но лишь в немногих местах, преимущественно на западе, они подходят к самому берегу, в остальных, особенно на юге, где и располагалась в древности основная масса луллубеев, озеро окаймлено береговой низменностью, отчасти болотистой и покрытой соляными отложениями, которые простираются на 5–6 км от берега. Уровень воды сильно колеблется в зависимости от количества осадков, испарения и от состояния искусственного орошения на территории, составляющей бассейн озера. В общем, заметно понижение уровня и постепенное усыхание озера, но в конце последнего десятилетия есть сведения о подъеме воды.

Интересно то, что при огромной солености воды рыба в озере не водится, но встречаются в изобилии ракообразные. Это тем более важно для нас, если учесть, что в одном из вариантов эпоса о Гильгамеше герой сражается с ракообразными монстрами…

Побережье моря Замуа, населенное врагами-луллуби, образ жизни и мышления которых жители Двуречья не могли и попросту отказывались понимать, представленное мрачными пейзажами каменистых россыпей, солончаков, пересыхающих рек, песчаных бурь, раскаленных (а зимой – люто-студеных) котловин, полных костей и щебня, в мышлении месопотамских семитов являла собой непосредственные врата запредельного космоса мертвых.

Потому-то, видимо, Гильгамеш идет к хозяйке богов, носящей имя будущего луллубейского царя (царицы?) в поисках врат страны мертвых, в поисках рецепта смерти и бессмертия.

Конечно, это только легенда и сказка, в которой все предстает в мифологически-условном, символическом значении. Однако, как часто бывает, эпос несет на себе отпечаток реальных событий и исторических бурь.

Женщина с позже всплывающим в истории (как луллубейское царское) именем Сидури, живущая на обрыве у какого-то, как ясно из контекста, необыкновенного, особенного моря, моря смерти (ибо, скажем, берег Персидского залива не представлял для шумеров или аккадцев загадки, и не приводил их в мистический трепет, а напротив, был им хорошо известен, и освоен ими) производит, по всей видимости, какой-то варварский религиозный ритуал. Она богов «брагой угощает», и кто-то, как мы видим из текста, прислуживает ей в ритуале, дает кувшин и золотую чашу. При этом священнодействующая луллубейка (?) Сидури покрыта покрывалом и оттого незрима, по всей видимости, присутствующим здесь же (иначе для кого она незрима?) людям.

Когда Гильгамеш приближается к ее жилищу (а это, видимо, мифологическое преломление подхода войска семитского царя к населенному луллубейскому пункту), то «…хозяйка издали его увидала, / Своему она сердцу, помыслив, вещает, / Сама с собою совет она держит: / «Наверное, это — убийца буйный, / Кого хорошего тут увидишь?» / Увидав его, хозяйка затворила двери, / Затворила двери, засов заложила…» [34] – иначе говоря, луллубейский населенный пункт, прервав странное богослужение по неведомому нам обряду, приготовил крепостные сооружения к обороне.

«Гильгамеш ей вещает, хозяйке: «Теперь, хозяйка, — где путь к Утнапишти? / Каков его признак,— дай его мне ты, / Дай же ты мне пути того признак: / Если возможно — переправлюсь морем, / Если нельзя — побегу пустыней!» [35].

Описание местности – сочетание пустыни и моря (как мы увидим ниже, моря мертвого, а не будем забывать сказанного выше – в соленом Луллубейском море не водилась и не водится рыба, только ракообразные) подходит именно к луллубейскому, замийскому побережью.

«Хозяйка ему вещает, Гильгамешу: …А что, Гильгамеш, переправившись морем, — / Вод смерти достигнув, — ты будешь делать? / Есть, Гильгамеш, Уршанаби, корабельщик Утнапишти, / У него есть идолы, в лесу он ловит змея» [36].

Из этого текста видно, что мореплавание по Луллубейскому морю для авторов знаменитого шумеро-аккадского эпоса есть дело невиданное, связанное в их представлении с магией и миром духов, представляющее особые препятствия и вызывающие у шумерского героя-царя большие сомнения.

В то же время на Луллубейском море есть мореходство, есть и капитаны, и хозяева судов, причем это не одни и те же люди: лодка принадлежит Утнапишти, тогда как корабельщик её и кормчий – Уршанаби.

Анализируя фразу «у него есть идолы, в лесу он ловит змея», мы видим, что боги Уршанаби не признаются богами шумеров: для Гильгамеша они лишь идолы, тогда как собственные идолы – конечно, именуются богами или «образом богов». Ссылка на наличие леса, в котором ловят змей, отсылает нас к определенным подробностям луллубейского быта: змеепоклонничеству (ведь очевидно, что «идолы» и «ловля змей» идут в одном смысловом, сакральном ряду) и наличию лесов посреди пустыни.

Это – вышеописанная нами особенность страны Луллубеи, страны с резко выраженными климатическими и пейзажными переходами. Напомним читателю, что Луллубея – это сочетание то полей мощного шлейфа обломочного материала, покрывшего подножия гор, то солончаковых безжизненных пустынь, то мощная толща песчаников и глины, то плоские котловины, занятые пересыхающими солеными озерами, солончаками и такырами, то подвижные барханно-грядовые пески.

Пустыни господствовали не только во внутренних частях Луллубеи, но и занимали значительную часть краевых её гор. Но среди пустынь, вспомним – есть внезапно возникающие перед путником оазисы – светлые леса и редколесья по узким полосам внешних склонов окраинных гор и во влажных тенистых ущельях.

Здесь, как мы уже отмечали, растительность состоит из дубов, кленов, ясеня, вечнозеленых мирт и фисташек, а где суше – из можжевельника (арча). Именно в таких лесах посреди пустыни, о которой все время говорит Гильгамеш в цитируемом отрывке эпоса, и мог ловить своих священных змей змеепоклонник-луллубей Уршанаби.

Когда Гильгамеш рассказывает ему о своем пути, то мы видим, в общем и целом, путевые заметки о путешествии из Урука в Луллубею: «Я — Гильгамеш, таково мое имя, / Что пришел из Урука, дома Ану, / Что бродил по горам путем далеким с восхода Солнца»… / «Уршанаби ему вещает, Гильгамешу: / «Почему… Жара и стужа лицо опалили, / И марева ищешь, бежишь по пустыне?» [37].

На это Гильгамеш ему отвечает: «Не дойдя до хозяйки богов, сносил я одежду, / Убивал я медведей, гиен, львов, барсов и тигров, / Оленей и серн, скот и тварь степную, / Ел их мясо, их шкурой ублажал свое тело; / При виде меня хозяйка заперла двери, / Смолой и киром обмазал шесты я, / Когда плыл на ладье, не тронул воды я, — / Да найду я жизнь, которую ищу я!» [38].

Если мертвое море в эпосе Гильгамеша – это мертвое от соли Луллубейское море, то сам эпос предстает настоящим памятником трудов и скорбей тех, кто сквозь капризы погоды и удары враждебных племен добирался из Шумера в Луллубею.

Во времена аккадцев, видимо, этот путь уже не был таким драматичным, тем более что семиты-аккадцы все же более приспособлены к пустыне и перепадам климата, чем болотные обитатели шумеры.

По сообщениям Нарам-Суэна, коалиция союзных войск в время «Большого мятежа» пришла в район озер Ван и Урмия, после чего вошла в «страну Кути» (Gurney, 1955).

Хотя Нарам-Суэн совершил специальный поход против луллубеев и высек победный наскальный рельеф в ущелье Дербендигуяр, к югу от Сулайманли, а также на знаменитой стеле Нарам-Суэна (Нарамсина), являющейся выдающимся памятником древневосточного искусства, на самом деле война протекала с переменным успехом.

Благодаря аккадским стелам мы можем увидеть внешность луллубейских воинов – мужчин с длинными косами.

От XXII века до Р. Х. дошла надпись «царя луллубеев» с аккадским именем Анубанини: «Анубанини, могучий царь, владыка Луллубума, установил свое изображение и изображение богини Иштар на горе Падир».

Вот как описывают это западные исследователи: «В текстах II тысячелетия, происходящих из отдаленных областей, Шамаш и Адад встречаются вместе. На стеле ВА 7 153 ii 9 и сл. есть упоминание о жертве, принесенной этим двум богам царем Эшнунны (?) в Аррафе. Оба бога упоминаются в формулах проклятия царя Анубанини и еще одного царя – Луллуба» [39].

На рельефе богиня вручает пленных победителю. Вождь высекает свое изображение на скале у Сари-Пуля, в ущелье, через которое и в наши дни проходит важнейшая дорога Ирака – на Багдад.

Поблизости к этому изображению расположено еще два рельефа того же сюжета и характера. Высказалось мнение о том, что рельеф был выполнен руками аккадских пленных писцов и мастеров. Однако, скорее всего, можно говорить о локальном луллубейском варианте аккадского искусства на территории современного Ирана, который образовался в процессе взаимодействия и военных столкновений.

Такое сильное влияние со стороны аккадской Месопотамии проявляется и в системе письменности (на стеле надпись на аккадском языке), и в религиозной идеологии (главная богиня на стеле – месопотамская Иштар).

Усилия Нарам-Суэна (Нарамсина) не дали сколько-нибудь долгосрочного покоя Двуречью: луллубеи продолжили нападения на южную часть Месопотамии, что ускорило падение первой Аккадской империи. Наследник Нарам-Суэна (Нарамсина) царь Шаркалишарри (Цар-кали-царри, в переводе: «Царь всех царей») ещё с трудом удерживал полноту власти. За ним начинается политический хаос, когда за власть боролись сразу 4 претендента.

Это была уже агония царства. Аккадская империя, первая из империй, победившая в свое время старую систему конфедерации самостоятельных государств, имевшая систему центральной власти, неразрывно связанная с великими именами Саргона-Шаррукина и его внука Нарам-Суэна (Нарамсина), распространившая на всю ойкумену свою клинопись, аккадский язык и другие элементы шумеро-аккадской цивилизации, рухнула, «и было падение её великое».

Безусловно, его почувствовала и освободившаяся от имперского давления мятежная Луллубея, никогда, даже в лучшие времена Аккада, не являвшаяся для его царей прочным приобретением. К концу III тыс. до Р. Х. безудержная экспансия и вторжения варваров (далеко не только луллубеев, но, естественно, луллубеев едва ли не в первую очередь) отовсюду похоронила старый семитский мир, pax sumer.

Луллубеи, с которыми ещё недавно шла полномасштабная, отраженная в наглядной агитации той эпохи – каменных стелах – война, конечно, не могли остаться в стороне от этой смуты. Если даже во времена сильных монархов луллубейский фронт колебался с переменным успехом, то в пору гражданской междоусобицы Шумер и Аккад попросту стали легкой добычей луллубеев.

Ниппурский список лаконичен: «Шаркалишарри, сын Нарамсина правил 25 лет». Далее писец Ниппура с философской скорбью спрашивает: «Кто царь? Кто не царь? Игиги, царь; Нинум, царь; Ими, царь» – рассказывая о смуте и о многих претендентах на престол.

Далее Ниппурский список рассказывает напрямую о луллубеях – то ли призванных кем-то на помощь, то ли нанятых на военную службу, то ли ворвавшихся в страну, пользуясь её слабостью.

«Элулу, цари, – четверо из них были царями, (но) правили только 3 года». Трудно поверить, что сразу четырех претендентов на власть звали одновременно Элулами. Эти псевдоцари, конечно, были «элулу» по своему происхождению, а имен их собственных ниппурский историк или не хочет, или не может назвать. Затем ещё одно лаконичное сообщение: «Лулу правление 21 год».

Трудно сказать, идет ли речь о конкретном царе, которого звали Лулу, или о правлении интервентов-луллубеев, или о правлении просто неких врагов, враждебных сил. Хотя мы не знаем подробностей борьбы, итог её нам известен: луллубеев удалось выдворить, в царском списке появляются исконные шумеро-аккадские имена. Подводя итог смутному времени луллубейского владычества, писец отмечает: «(Всего) одиннадцать царей правили 197 лет. Агаде был повержен (и) его престол был перенесен в Эрех» [40].

Крах Агаде был одновременно крахом луллубейской интервенции, в каком бы виде она не протекала. Смена столицы новыми царями, носящими привычные для шумерского слуха имена (Урнигин, Унгигир, Кудда, Пузур-Или, Ур-Уту) должна была подчеркнуть освобождение.

Луллубеям было не до шумерских колоний: с севера в их владения между озером Зама и рекой Диялой вклинивалось мощнейшее северное движение кутиев или гутиев. По всей видимости, все военные силы луллубеев были отвлечены туда, на север, где происходила драма постепенного, но неотвратимого разгрома луллубейства арийским оружием.

Однако и Шумеру с Аккадом не следовало торжествовать. На смену знакомому врагу, с которым уже успели сродниться и как-то притереться, шел незнакомый и дикий изверг. Кутии не собирались задерживаться в побежденной пустынной Луллубее, стране кочевников и горцев, по сути – нищей стране.

Для всего междуречья Тигра и Евфрата, для всей Передней Азии наступили мрачные времена черного половодья агрессивных кутиев. Точная дата захвата Двуречья кутиями (скорее всего, передовым, ударным отрядом арийского войска, разведчиками или «казаками» арийской цивилизации) неизвестна. Захват продолжался около 100 лет и завершился изгнанием кутиев около 2200 года до Р. Х.

Орды кутиев хлынули через земли луллубеев в Аккад. «Эрех был повержен оружием (и) его престол был перенесен в орду Гутии. В орде Гутии (поначалу правил) безымянный царь; (затем Имта правил 3 года в качестве царя; Инкишуш правил 6 лет; Сарлагаб правил 6 лет; Шулме правил 6 лет; Элулу(меш) правил 6 лет; Инимбакеш правил 5 лет; Игешауш правил 6 лет; Ярлагаб правил 15 лет; Ибате правил 3 года; … … правил 3 года; Курум правил 1 год; … … правил 3 года; … … правил 2 года; Ирарум правил 2 года; Ибранум правил 1 год; Ярлаганда правил 7 лет; … … правил 7 лет; … … правил 40 дней. Орда Гутии была повержена (и) престол был перенесен в Эрех» [41].

Кутии (гутии) – оставили по себе богатый след в арийских языках, включая и современный русский. Отзвук этого давно исчезнувшего ударного отряда арийских завоеваний [42] в Передней Азии слышится в словах «кутить» (предаваться разнузданному пиршеству и угарному веселью – «как кутии»), «закуток» (укрытие, укромное место), «кутёнок» (ласковое имя потомства волка, вообще детёныша хищника), зерно-овощная каша – «кутья» и др.

Особенно следует обратить внимание на слово «кутать(ся)» – т. е. наворачивать на себя одежду, перекликающееся с французским и итальянским словами «couture-couturier» [43], и семантически перекликающееся с поздними казачьими обозначениями грабежа: «ходить за зипуном», т. е. за верхней мужской одеждой. В современном испанском языке слово «cutis» означает кожу или шкуру.

Английское «cut» [44] (т. е. «резать») и старорусское «кат» (т. е. «палач») красноречиво говорят о роли кутиев в истории. Однако поскольку для дохристианского мышления теория разделения добра и зла несвойственна (все – в определенных обстоятельствах – является злом, и все же добром) то и английское «good» [45] (т. е. хороший) вполне может восходить к имени арийских кочевников – «гути». Так же как и датское слово «guttu(ral)» – «гортанный звук», «гортанный вопль, возглас».

Но вот что интересно: имя одного из царей кутиев снова, как и во времена царей-элулу, показывает, что он был прямо или косвенно связан с луллубейством. Это, очевидно, поддерживаемый луллубеями (в роли наемников в аккадской армии или напрямую – в роли интервентов) Элулу(меш). Важно отметить, что в списке аккадских царей он упоминается просто под именем Элулу. Элулу-мешем [46] его называли кутии, отчего некоторые историки даже считают его общим царем кутиев и луллубеев.

Несомненно, что луллубеи, ранее шумеро-аккадцев подвергшиеся нашествию кутиев, участвовали (по традициям древности) в войске кутиев, но в каком качестве – добровольцев, насильно мобилизованных, нанятых на службу – мы не знаем. Как показывает судьба «мужа Элулу», они могли достигать больших постов в условиях кутийской военной демократии.

Однако владычество кути за 100 лет утомило семитов Двуречья. Усилившееся иго, как они писали, «драконов гор» подняло на борьбу население завоеванных областей. Последний кутийский царь Тирикан процарствовал всего 40 дней. Кутии были изгнаны из Месопотамии в самом конце XXII в. до Р. Х.

То, что начинается вслед за этим, можно, наверное, назвать эпохой «куто-луллубейской войны» или эпохой национально-освободительного движения в Луллубее.

«После своего изгнания из Месопотамии кутии возвращаются на родину в области Курдистана и Южного Азербайджана, откуда они, по-видимому, постепенно начинают вытесняться другим племенным союзом – луллубеями. Во всяком случае в областях своего прежнего обитания кутии начинают сходить с исторической арены. И если наименование их и встречается в аккадской и ассирийской военной литературе во II и даже I тыс. до н. э., то этноним этот в ту эпоху (во всяком случае в I тыс. до н. э.) уже не имел реального значения, обозначая разные народы, жившие к северу и к востоку от Месопотамии» [47] – пишет современный историк.

Луллубея, занятая кутиями по дороге в Двуречье, и освобождается позже. Откатывающаяся волна кутийских завоеваний постепенно освобождает «дно» прежнего геополитического ландшафта.

Если мы будем судить по надписи Анубанини, то территория, подвластная ему, была довольно обширна и простиралась, быть может, от Урмийского озера до Персидского залива.

Почти не приходится сомневаться в том, что часть территорий, прежде принадлежавших кутиям, перешла обратно к луллубеям. Равно не приходится сомневаться, что эти аннексии достались луллубеям в связи с месопотамским поражением кутиев, когда луллубеи добивали уже раненого хищника [48].

Когда вакуум власти в Двуречье был заполнен, и при Гудеа Лагашском и правителях III династии Ура наступила эпоха возрождения Шумера, это, естественно, угрожало главному противнику этого объединения – луллубейским племенам.

Второй царь III династии Ура, царь Шумера и Аккада (ок. 2094–2046 гг. до Р. Х.), из Третьей Династии Ура (сын Ур-Намму) Шульги на 43 году правления (ок. 2051 г. до Р. Х.) покорил племя лулубеев [49]. Вообще следует отметить, что эта война с луллубеями была только частью развязанных Шульги войн, в результате которых войска Шульги продвинулись от Нижнего моря до Верхнего, так же как армии Саргона и Нарам-Суэна. Не удивительно, что Шульги взял себе титул «царь Ура, царь Шумера и Аккада, царь четырёх стран света».

В Луллубее, как и во всех завоеванных странах, Шульги ставит своих наместников, размещает воинские гарнизоны. Страна делится на округа, которые могли совпадать, а могли и не совпадать с прежними номами; во главе их стояли энси, но теперь это были или сыновья Шульги, или просто чиновники, которых по произволу царской администрации перебрасывали с места на место.

Но всё равно, то в одном, то в другом месте его обширного государства вспыхивали восстания, и Шульги приходилось до самой смерти предпринимать военные походы или посылать карательные экспедиции в постоянно восстававшую Луллубею: племя лулубеев подвергалось погромам на 26, 33 и 46 годах царствования Шульги.

В 2003 г. до Р. Х. империя снова рухнула, и её последний царь Ибби-Суэн (ок. 2028–2003 гг. до Р. Х.) отправился в плен [50], в чем снова приняли активное участие луллубеи.

Луллубея стала своего рода «Сивашом» для вторжения амореев в Двуречье. «В его (Ибби-Суэна – А. Л.) правление аморейские орды, даже не пытаясь прорваться на юг через раскалённую “гипсовую пустыню” и построенную царскими работниками заградительную стену, перешли Верхнюю Месопотамию поперёк с запада на восток, переправились через Тигр, затем через Диялу и начали вторгаться на поля Нижней Месопотамии с востока на запад» [51].

Иначе говоря, аморейские орды прошли именно через территорию Луллубеи. Каково же было участие луллубеев в этом движении? Скорее всего, это было союзническое участие. Наличие общего врага, отсутствие сколько-нибудь внятных сообщений о тяжелых боях аморейского воинства в Луллубее, на реке Дияле, заставляет предполагать, что луллубеи влились в общий агрессивный аморейский поток.

Конечно, учитывая особенности древности, это не исключает отдельных грабежей луллубеев амореями, стычек и боевых столкновений, однако в целом Луллубея стала «легкой дорогой» для шумерского врага.

Амореи были кочевниками степи и полупустыни, луллубеи – полукочевым населением гористой местности. Теперь они совместно гнали свой скот на шумеро-аккадские хлебные поля, окружали города, отрезая пути от них к центру государства; в результате, не получая оттуда помощи, местные энси стали отлагаться от Ура.

Так на третьем году правления Ибби-Суэна (ок. 2025 г. до Р. Х.) от его царства отпала Эшнунна, энси которой Итуриа ещё совсем недавно был преданным наместником отца Иббу-Суэна, царя-бога Шу-Суэна, и строил посвящённый последнему храм в Эшнунне. В том же году вспыхнуло восстание в стране Симуррум, которое было уже с большим трудом подавлено Ибби-Суэном.

На четвертом году (ок. 2024 г. до Р. Х.) на землях южного соседа луллубеев, в Эламе, зависимом от Шумера, начались смуты. Царь эламской области Симашки Энпи-луххан (шумерские источники называют его Энбилуа) совершил набег с гор на Сузиану и освободил города Аван, Адамдун, Сузы.

На пятом году (ок. 2023 г. до Р. Х.) от царства Ура отложился Лагаш, где ещё в третьем году сошёл со сцены суккальмах Варад-Нанна.

В том же пятом году Ибби-Суэн для укрепления восточных границ от луллубеев и эламитов выдал свою единокровную сестру за энси города-государства Запшали. На шестом году (ок. 2022 г. до Р. Х.) отпала Умма. Под угрозой захвата оказались жизненно важные центры Урского государства. Отряды «гурушей» всюду разбегались, грабя казенное добро вместе с амореями и луллубеями, чтобы прокормиться.

В 2022 г. до Р. Х. Ибби-Суэн предпринял поход в Элам, где отвоевал города, захваченные Энпи-лухханом (Аван, Адамдун, Сузы), взял в плен Энпи-Луххана и увёз его в Ур. Через несколько лет в 2018 г. до Р. Х. Ибби-Суэн снова совершил поход в непокорный Элам, где занял город Хухнури. Но это были последние успехи Ибби-Суэна.

 

В Уре положение становилось трагическим. Но всё же Ибби-Суэн сумел продержаться в Уре до 2003 года до Р. Х., когда амореи пропустили через занятые ими земли войско царя эламской области Симашки Хутран-темпти и его союзников «воинов племени су» (то есть субареев). Ур был захвачен и сильно разрушен эламитами, которые тогда были союзниками амореев.

В дошедшем до нас источнике, шумерской летописи «Плаче о гибели Ура», рассказывается, что город был подожжен эламитами и полностью разграблен: «людьми, а не черепками покрыта окрестность, стены зияют, дороги и ворота завалены телами, на улицах, где собирались веселые толпы, лежат трупы».

Ибби-Суэн в цепях был уведён в Элам. Дальнейшая судьба Ибби-Суэна неизвестна. Через шесть лет после разгрома Ура эламиты вывели своё войско.

Тем временем на горизонте появились новые группы, которые вскоре смешались с местным населением, чтобы создать на месте Шумера и Аккада Вавилонию, а на севере – новое государственное образование, Ассирию. Эти широко распространившиеся пришельцы известны под именем аморитов.

Затем и аморитская династия потеряла власть над Вавилонией, которую она удерживала в течение длительного времени, после того как столица около середины II тыс. до Р. Х. была разграблена хеттским царем Мурсилисом I. Это послужило сигналом для других захватчиков, касситов.

В это время Ассирия подпала под власть Митанни, государства, основанного арийцами, но населенного в основном хурритами. Вторжения чужеземцев были следствием обширных этнических перемещений, возникших в Анатолии, Сирии и Палестине. Месопотамия пострадала от них в наименьшей степени.

Касситы сохраняли власть в течение нескольких столетий, но вскоре восприняли вавилонский язык и традиции. Возрождение Ассирии было еще более стремительным и полным.

Центр тяжести дальнейшего исторического развития Месопотамии, за исключением последних десятилетий ее самостоятельной истории, находился в Ассирии. Самым первым знаком этого процесса была экспансия, сначала в Иран и Армению, затем в Анатолию, Сирию и Палестину и, наконец, в Египет.

Ассирийская столица переместилась из Ашура в Калах, затем в Дур-Шаррукин (современный Хорсабад) и, наконец, в Ниневию. Среди выдающихся правителей Ассирии – Ашурнацирапал II (ок. 883–859 до Р. Х.), Тиглапаласар III (ок. 745–727 до Р. Х.), возможно, самый могущественный из них, и славные сменявшие друг друга правители – Саргон II (ок. 721–705 до Р. Х.), Синахериб (ок. 704–681 до Р. Х.), Ассаргадон (ок. 680–669 до Р. Х.) и Ашшурбанипал (ок. 668–626 до Р. Х.). На жизнь трех последних царей большое влияние оказала жена Синахериба – Накийя-Закуту, вероятно, одна из самых влиятельных цариц в истории.

В надписях II тысячелетия до Р. Х. продолжается упоминание названия племен – лулубе (вариант: луллуме) [52], которые даже захватывали территорию Ассирии в зоне западнее Загросских гор.

Оронимы приурмийской зоны включают такие отчетливо связанные с проживающими здесь луллубеями названия, как Лалар, где были расположены страны Муратташ и Сарадауш. Но каждый раз упоминание обширной страны луллубеев позволяет помещать названные топонимы и оронимы где-то южнее и юго-западнее Урмийского озера [53].

Луллубеи обозначаются как владеющие обширными землями, откуда ассирийцы вывезли 25 богов. Таким образом, одной из наиболее подвижных политических образований упоминаются луллубеи (наряду с кути и туруккии) – обитатели Приурмийской зоны, распространившие свою власть до Уруатри на севере-западе, до Ассирии на юго-западе и западе Урмийского озера. Благодаря политической мощи этих племен, ассирийские цари еще не были в состоянии проникнуть вглубь Приурмийской зоны.

В первой половине I тысячелетия до н. э. сначала западные и юго-западные, а затем южные и глубинные районы Приурмийской зоны становятся объектом завоеваний ассирийских царей. В ранних надписях этого периода упоминаются страна Замуа (луллубейская страна, расположенная южнее Урмийского озера), Гилзан (на западе Урмии) и соседняя Хубушкиа (южнее или юго-восточнее Урарту), В связи с ними упоминается страна Киррури, Замуа, т. е. лулубейская территория.

Затем ассирийский царь направляется через проход Бабите к горе Нисир, которой луллубеи дали название Кинипа, следовательно, речь идет о луллубейской территории Замуа. В северной зоне горы Нисир (Кинипа) были завоеваны города Киртиары – Ларбуса, Дур-Лулума, Буниса, Бара.

В следующем своем походе Ашшурнасирпал переходит Нижний Заб и направляется опять через проход Бабите в Замуа, и в этой связи упоминаются горы Симаки, Лагара, Лара, Бидирги, Хашмар, Этини, Су (Сув), Эланиу (отсюда вывезли луллубейских богов), Сабуа, Ниспи, Лара, Азиру, которые имели крутые склоны и острые вершины, реки Радану, Эдир, Лалу (т. е. река луллубеев!), города и поселения Аммали, Худун, Кисирту, Дур (именуемый у луллубеев Луллу-ма – т. е. матерь, материнское начало луллу), Буниса, Замри, Араситку, Аммару, Парсинду, Ириту, Сириту, Арсинду, Арзизу, Аракди, Месу, расположенный между горами Симаки и Азиру, где укрывалось население; здесь он получает дань из меди и других изделий из страны Сипирмена, «жители которых говорят как женщины». В Замуа доставляют ассирийскому царю дань жители Худуни, Хартиши, Хубушкиа и Гилзани.

К Приурмийской зоне примыкали также Замуанские города Лагалага. По-видимому, во времена Ададнерари II река Суа (Сува) обозначалась словом «Рура», что идентично иранскому (арийскому) слову «рур» (река) и близко к современному русскому «река, ручей».

В VIII в. до н. э. продолжается близкое знакомство ассирийцев с Приурмийским районом. В надписях ассирийских царей, особенно Саргона II, велико количество упоминаемых географических названий в зоне Урмийского озера. Саргон II проходит по высоким, островершинным и крутым горам, начиная примерно с южных областей Манны, зигзагами. На его пути упоминаются горы Куллар, которые называются высоким горным рядом страны Луллуме. Так же мелькает и упоминание некоей страны Араттайа (Араттска). В своей экспансии Саргон II повернул обратно и южнее (а не севернее, как полагали) Урмийского озера вышел к границам Урарту.

Арийцы и дальше упоминаются в ассирийских архивах: например, во время похода Ашшурбанипала были захвачены местности у горы Харси (урарт. Арсита) поселения Арсианиш.

 

Религия и социальные отношения у луллубеев

 

В жестокой борьбе на маленьком пятачке Передней Азии сошлись предки (по крайней мере, предки языка и восприятия категорий) большинства современных народов. Здесь же, в битве арийского, семитского и дравидийского начал выковывались основные фонемы, которыми мы и сегодня пользуемся, не всегда задумываясь об их смысле.

Арийцы, которых теоретики гитлеризма вполне справедливо считали фашистами Древнего мира (с той лишь оговоркой, что в Древнем мире не было духовной альтернативы фашизму, в отличие от времен самого Гитлера), согласно всем известным нам источникам были солнцепоклонниками.

Собственно, их самоназвание (ари) и их божество (Яри) совпадали, и в этом нет для логики древнего человека ничего странного. Мы можем вспомнить о славянском Яриле (Солнце), происходящим, по всей вероятности, от хеттского бога Ярри и от ещё более древних прародителей фонемы, имеющей ярко выраженное арийское происхождение.

Культ золота – отражение солярной идеи арийцев, так же как и сакральные коловрат (свастика), священное колесо, священный обруч, сакральный пояс, волшебный перстень – связаны с арийским солнцепоклонничеством.

Некоторые даже производят от солнцепоклонничества внешнюю форму изображения нимба христианских святых, что, на наш взгляд, весьма спорно. Тем не менее, есть и такая точка зрения среди ученых. Арианна, страна ариев, стала родиной солнцепоклонничества, поклонения Солнцу – творцу и правителю. Здесь стоит вспомнить и последующие зороастризм, «солнцепоклонничество», который нес в себе качества солнечного монотеизма.

 

Феномен двоеверия сохранялся и в христианские времена довольно долго, и именно как противостояние христианству солнцепоклонничества. Например, этнографы отмечают, что в северорусской вышивке запечатлено солнцепоклонничество, которое двоеверами маскировалось от представителей христианского культа под простые узоры.

При всем патологическом характере солнцепоклонничества, как отправляемого демонического культа [54] его исторический двойник-противник, лунопоклонничество, трудно считать чем-то более прогрессивным, здравым или гуманным. Разницу между солнце- и лунопоклонничеством трудно заметить постороннему, независимому наблюдателю, но важно отметить, что сами солнце- и лунопоклонники эту разницу считали очень важной, и выводили из внешнего различия двух вер практически всю свою жизнь и практику.

Ещё дореволюционное издание 1876 года авторитетно указывает нам: «Фактъ знаменательный въ исторiи Арiйцевъ, но яснее всякаго другаго свидетельствующiй о древности этого народа: ни Луна, ни звезды не считаются у него воплощенiемъ божества» [55].

Справедливо ли полагать, что арийский корень «luna» происходит от имени народа-противника древних ариев, который, в отличие от них, поклонялся именно данному небесному светилу, с учетом того, что арии себя называли по имени, которое они дали своему божеству – Солнцу?

Толковый словарь русского языка под ред. Д. Н. Ушакова производит слово «Луна» от практически совершенно идентичного латинского слова «luna», что подчеркивает древнее происхождение термина. Носители разных индоевропейских (арийских по происхождению) языков использовали разные ступени огласовки корня Luna. Греческое слово λύχνος («светильник») с нулевой ступенью огласовки корня, несомненно, родственно латинскому luna<*louksna с полной ступенью огласовки корня.

Но если слово «luna» (лат.) – «luhva»(древнегреч.), «луллаху» (хетт.) – имеет столь древнее и неопределенное значение, то растут шансы того, что оно произведено именно от имени луллубеев-луллуби. Таким образом, противостояние народа «яри» народу «луллуби» отражается в их религиозных представлениях, взбирается, символически говоря, на небеса, оказываясь противостоянием мистического солнца мистической луне.

В составе «1000 богов» Хеттского царства, в конце перечислений богов пантеона помещались боги изгоев — людей хабиру (протоевреев) и лулахи (слово хурритского происхождения, связанное с восточно-кавказским обозначением мужа-невольника).

Слово «луллахи» знакомо и современному русскому читателю в виде трансформировавшейся под влиянием веков фонемы «Лихо» [56] или «Лихо Одноглазое». Интересно отметить, что в латинском языке понятие «одноглазый» выражается несколькими фонемами (unum oculum habens [ntis]; unoculus [a, um] и др.) Но самой архаичной следует считать фонему luscus, которая, видимо, и досталась римлянам от предков-арийцев. Если предки русских фольклористов рассказывали общую для всех индоевропейцев сказку о «Лихе Одноглазом» как о «Луллахе», то одноглазость могла «прилипнуть» просто в силу сходства фонем «Lulahu» и «Luscu».

Как и каким образом луллубу стали луллахами и лелегами? Очевидно, что используется в этих словах только одна из двух общих корнесловиц – «лулл». «Луллу+бу» – множество «луллу», указатель множественного числа. Но возникает естественный вопрос: если «лул» – достаточно четко трактуется как корнесловица, обозначающая в обычной речи враждебное соседство, злобного чужака, то что может означать корнесловица «ахи»?! Зачем и почему к слову «луллу» добавили не множественность, а некий иной корень?

Слово «ахи» так же дошло до нас из глубины веков с достаточно четким определением смысле. Ахи Будхнья – в ведийской мифологии змей, олицетворение глубинных вод; лежит на дне мировых вод. Из двух слов Ahi budhnya второе, «будхнья» – означает бездну [57]. Первое же в ведийском выражении «змей глубин» слово ahi (как и древнеиранское Aji dahaka) – означает «Змей».

Змеепоклонничество оставило заметный след в Передней Азии, и потому может считаться важным фактором идентификации для древнего человека. В этой связи стоит упомянуть о том, что Ахи-Ява – могущественное древнее государство, упоминаемое в хеттских текстах с XIV до 2-й пол. XIII вв. до Р. Х. Многие касситские цари любили называть себя «змеями»: таков Бел-Надин-Ахи – предпоследний царь касситской династии, Эллиль-Надин-Ахи – последний царь касситской династии (1159–1157 гг.). А в имени Кашшу-надин-ахи (1007–1005) – царя II династии Приморья, слово «кассит» заложено в самом имени, как и слово ahi (змей). Имя мидийского царя (арийского происхождения) Астиага историки переводят как «жалящая змея».

Библия упоминает многих с именем Ахи: это прежде всего сын Авдиила из колена Гадова, живший в Васане (1 Пар 5:15), сын Шемера и другие. Даже много позже, у мусульман, и то имя Ахи сохранилось в качестве имени собственного. (Например, Ахи Юсуф, Ахи Шерефеттин, Ахи Эвран и др. исторические персонажи.)

Сегодня слово «фелл-ахи» в арабском языке означает «пахари», «земледельцы». Предполагают до-арабское происхождение этого слова. Сегодня это имя, которое арабы дают крестьянам всех местностей и народов. В Египте феллахи в XIX веке составляли 3/4 населения и, так как с VII в. до Р. Х. вплоть до Рождества Христова говорили лишь по-арабски, то и считались арабами. Однако арабской примеси у них антропологи обнаружили немного: от арабов-горожан они отличаются явственно. Это – потомки покоренных арабами племен.

Так значит, лулл+ахи (лел+еги) – это «луллу-змеи»? Скорее всего, да. Но нельзя отвергать также и версию, навеянную греческим языком, где «а» – отрицательная частица, а «chyl» [58] (в современном прочтении – chylos) – сок. Ведь греческий язык – потомок арийского, и его корни, возможно, могут пролить свет на корнесловицу древних арийцев, называвших рабов словом «луллахи». В этом случае лулл+ахи = «луллы худосочные» или «луллу бессочные». В этой связи стоит отметить важную деталь древнего эпоса, о котором мы подробнее рассказали выше: как мы помним, царь, воюющий с луллубеями, приказывает поймать одного из воинов противника и проверить, есть ли у пленника кровь.

Если арийцы теснили луллубеев с севера, то с юга у луллубеев были врагами уже далеко не солнцепоклонники. «В 3 тысячелетии до Р. Х. в области севернее Шумера появились аккадцы – народ, говоривший на одном из семитских языков. Аккадцы основали город Аккад, ставший столицей их государства, тоже называвшегося Аккадом» [59]. Из мифов мы знаем, что шумеры почитали бога (эн) по имени «Ки» – владыку земли, который также считался повелителем пресных вод. В Месопотамии, в отличие от Арианны (страны ариев), активно поклонялись богу Луны. У шумеров он носил имя Нанна (Эн-Нанна?), а у вавилонян – Син.

 

Был и другой важный бог, сын матери богов, Лиль (lil). Имя его происходит от шумерского выражения «воздух», а в Аккаде его называли Эн-Лиль. Это божество воздуха, чужих земель, покровитель царской власти и ревнитель царского благочестия, хозяин г. Ниппура. У нас он пишется чаще с припиской «Эн» (Энлиль). Его жена почиталась как богиня-мать.

Что же касается бога Солнца, то, хотя он и даровал, по шумерским представлениям, жизнь всему, его имя категорически выпадает из сонма шумерских божеств. Шумеры называли его Уту, а аккадцы и вавилоняне – Шамаш.

Чего лишен Уту-Шамаш? Сразу же видно, он лишен традиционной сакральной приставки «Эн/Ин», которая выступает как обязательный компонент для имени бога (если такового почитают за бога). Ведь согласно сказаниям шумеров, их боги произошли из таинственного и мистического мира Энибиру (Нибиру). Поэтому и «Эн/Ин» предваряет имя любого бога [60].

Почему ни Уту, ни Шамашу не досталась такая честь? Видимо, для семьи шумерских богов они не родные, а лишь усыновленные члены. Чуждые семитской или шумерской фонетике, они согласуются с арийской: «Уд» и «Сам (Шам)» – хорошо известные арийские слова, входящие в наиболее древний свод арийского словарного запаса. «Уд» (удилище, удить, удо-вольствие) и др. – понятие протяженности, расстояния, меры. «Сам» – понятие личности, достаточности, «самости».

Солнцепоклонничество в Шумере было не развито, в отличие от лунопоклонничества, природной естественной веры южного Междуречья. Поклонение Солнцу – чужая вера, с течением лет ставшая для Шумера и своей тоже, но только с течением лет, а может и веков активных контактов в Арианной (Араттой).

Особенно интересно, что бог (эн) Лиль (lil) тоже для шумеров несколько инороден. Он инороден не фонетически (соответствуя шумерскому слову «воздух»), а, так сказать, статусно: по уставу это божество чужих земель.

Если для арийцев луллубеи были представителями чужого, враждебного культа «luna-luha», то для лунопоклонников-шумеров и аккадцев они, видимо, представали представителями еретического, «неправильного» лунного культа «lil».

 

[1] Колесникова М. Древняя земля кочевников: Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе, М., 2007, С. 46.

[2] Колесникова М. Древняя земля кочевников: Луристан, Бахтиария и Кохгилуйе, М., 2007, С. 46.

[3] Мойшезон Б. Арменоиды – аристократия древности // Журнал «Ной» (Москва), № 19, 1996.

[4] Правда, ни население Амурру, ни амореев в исторически-обозримый период мы уже не застаем говорящими на каком-нибудь из арийских языков. Но, как справедливо писал современный историк об ещё одной ветви ам-ари – аморитах: «Где бы ни поселялись амориты, они становились преданными последователями и защитниками местных традиций» (Оппенхейм). Иначе говоря, сталкиваясь с развитой и многолюдной семитской культурой юга, малочисленные ам-арийские завоеватели-кочевники тонули в ней, быстро ассимилировались и превращались в племена, по преимуществу уже семитские.

[5] История Востока // Глава XVI Страны Иранского нагорья и юга Средней Азии в первой половине I тысячелетия до х.э. Мидийское царство. Авеста. Зороастризм, М., С. 324.

[6] Пейрос И. И., Шнирельман В. А. В поисках прародины дравидов (Лингвоархеологический анализ) // ВДИ, N 1, 1992, C. 135.

[7] Введение в языкознание, учебник для высшей школы, М., 1997, С. 135.

Дьяконов И. М. Эламский язык // Языки Азии и Африки. Т. III. – М., 1979. – С. 37–49.

[8] Агглютинация (от лат. agglutinatio – приклеивание) – это образование грамматических форм и производных слов путем последовательного присоединения к корню или основе слова грамматически однозначных аффиксов, при котором границы морфов остаются отчетливыми.

Аффиксы однозначны, т. е. каждый из них выражает только одно грамматическое значение, и для данного значения всегда служит один и тот же аффикс (в отличие от флективных языков).

Аффиксы следуют друг за другом, не сливаются ни с корнями, ни с другими аффиксами, и их границы отчётливы. Гласные аффиксов могут подвергаться фонетическим изменениям в зависимости от звукового состава основы, могут изменяться и согласные на стыках морфем, но все эти изменения подчинены чисто фонетическим закономерностям, характерным для данного языка.

[9] +ос – стандартное окончание любого существительного в некоторых живых и вымерших арийских языках, например, в греческом, из которого латынь позаимствовала очень многое.

[10] Лисовый И. А., Ревяко К. А. Античный мир в терминах, именах и названиях: Словарь-справочник по истории и культуре Древней Греции и Рима / Науч. ред. А. И. Немировский. – 3-е изд. – Мн: Беларусь, 2001.

[11] Пейрос И. И., Шнирельман В. А. В поисках прародины дравидов (Лингвоархеологический анализ) // ВДИ, N 1, 1992, C. 135.

[12] Перельман А., Марводис В. Малоазийский субстрат в греческом языке // «Актуальные вопросы языкознания Передней Азии», МосЛига, сборник научных статей, М., 1993, С. 48.

[13] Если же взять параллели из древнеосетинского языка, в котором «Ос» - воины, герои, вооруженные люди, то слово λαλαος можно прочитать и как «вооруженные лала», что в полной мере соответствует древнегреческой (и вообще древней) теории о народе, как о группе, умеющей защищаться.

[14] История древнего мира. Заключительная лекция (РУДН).

[15] Библиотека истории Древнего мира // Шумеро-аккадские тексты // Ниппурский царский список, М., 1996, С. 48.

[16] Понятие «Галь» – «величие», «могущество» – входит в имена многих шумерских богов: Ки-галь, Ири-галь, Эреш-ки-галь (дословно – «Госпожа великой земли»). Так же оно входит в название дома богов «Э-хурсаг-галь-куркура» («Дом великой горы земли»). Кроме того, понятие «галь» могло входить элементом в имена собственных богатых и знатных людей Шумера. Например, в одной из клинописных табличек мы читаем, что «наследник Ниурума взял в жены Инимлу-галь» и пр.

[17] Оппенхейм А. Лео Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации, Изд. 2-е, испр. и доп. Пер. с англ. М. Н. Ботвинника. Послесл. М. А. Дандамаева. – М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1990. – C. 319.

[18] См. Шумов С. А, Андреев А. Р. Ирак: история, народ, культура; а так же Минорский В. Ф. История курдов: «…до последнего времени было принято говорить, что курды потомки кардухов, через страну которых в 401 г. до Р. X. отступали 10000 греков под предводительством Ксенофонта. Взгляд этот за последнее время изменился… Мы знаем, что по крайней мере по языку курды не только арийцы, но относятся и к вполне определенной иранской группе».

[19] Толковый словарь русского языка Д. Н. Ушакова определяет слово «сервильный, сервильная, сервильное (латин. servilis) (книжн. устар.) как «рабски угодливый, раболепный». Новый словарь русского языка под редакцией Т. Ф. Ефремовой определяет «сервильный» (прил.) точно таким же образом.

[20] Юсифов Ю. Б. Топонимия Древнего Азербайджана в клинописных источниках, М., 2006.

[21] Гиндин Л. А. Население гомеровской Трои. М., 1993, С. 60.

[22] История древнего мира. Кн. 1. М., 1989, С. 178.

[23] Причем женский род богини Сатаны свидетельствует о её более раннем возникновении, чем мужского образа, трансформированного победой патриархата над матриархатом.

[24] Диярбакыр (Diyarbakir), город на юго-востоке Турции, на р. Тигр; административный центр вилайета Диярбакыр. 138,7 тыс. жителей (1970). Ж.-д. станция. Узел шоссейных дорог. Предприятия пищевой и текстильной промышленности. Автосборка. Ремёсла (изготовление тканей, сафьяна). К северо-западу от Д. — добыча хромовой и медной руд.

[25] Меликишвили Г. А. К вопросу о древнейшем очаге урартских племен»// «Вестник древней истории». 1947. № 4. С. 21–29.

[26] Greenberg M. The hab/piry, American Oriental Society, New Haven, 1955.

[27] См. История Древнего Востока. М., 2002, C. 673.

[28] Конец II тыс. до Р.Х., Эпос об Эрре, в переводе В. Якобсона // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 183.

[29] Артюхов С. Прославление монархии в древнем искусстве, С-Пб, 2007, С. 59.

[30] Gurney O.R. The Sultantepe Tablets, Anatolian Studies, v. 5, 1955, pp. 93–113.

[31] Gurney O.R. The Sultantepe Tablets, Anatolian Studies, v. 5, 1955, pp. 99.

[32] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[33] Важно отметить, что истока Луллубейское море не имеет. В южной части озера расположены 6 больших и до 50 мелких островов. Вода чрезвычайно соленая (20,55%). Из солей преобладающие: хлористый натрий (181,16 частей на 1000 частей воды), хлористый магний (11,52 частей), хлористый кальций (1,48 частей) и серно-кислый натрий (11,34 частей). Удельный вес воды 1,175.

[34] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[35] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[36] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[37] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[38] Эпос о Гильгамеше (О все видавшем), Таблица Х, Перевод И. М. Дьяконова // Памятники древней культуры и письменности, М., 1992, С. 56.

[39] Sollberger E., Kupper J.-R. Inscriptions royales sumuriennes et akkadiennes. P., 1971, p. 168, IIIG1 и IIIG2.

[40] Библиотека истории Древнего мира // Шумеро-аккадские тексты // Ниппурский царский список, М., 1996, С. 48.

[41] Библиотека истории Древнего мира // Шумеро-аккадские тексты // Ниппурский царский список, М., 1996, С. 48.

[42] Ударные передовые отряды арийцев назывались если не идентично, то, по крайней мере, сходно, похоже в течение всей арийской истории: cut – кетты-хетты в Малой Азии, cut – келты-кельты в Европе, а позже cut – кеты-геты-германцы, в восточно-иранском же варианте – кочевники (масса)геты. Скорее всего корнесловица «cut» более или менее отчетливо ощущаемая в этнонимах кутиев, хеттов, келтов, гетов, готов, массагетов, родственна современному русскому «катить, катиться» и означала колесничное движение передовых отрядов, как бы «накатывавших колесом» на врагов и соседей. Колесница была для ариев предметом особой гордости – именно они изобрели (независимо от шумеров) принцип колеса, и полое колесо на спицах, значительно облегчившее ход боевых колесниц.

[43] Французское couturiere – портниха, couture – шитье. В итальянском языке тоже есть аналогичное слово couturier. Слово же «cutané» у французов означает «кожный» или «кожаный».

[44] Во французском языке оно же пишется как – «couper».

[45] Оно же – немецкое «Gute» – т. е. «добро», и «Güte» – доброкачественность, доброта, добротность, качество.

[46] Для арийцев словосочетание «Элулу-Меш» означало, скорее всего, не более чем «Муж Элулу», подчеркивая мужской и воинский статус царя. Ведь и пленных ариев шумеры и аккадцы называли чужим, заимствованным словом «мушке»-«мужик» (порабощенный, неполноправный муж) в отличие от своего исконно-семитского, и сегодня употребляемого слова «авва» (достойный, полноправный муж).

[47] Мемедов А. История народов Азербайджана, Баку, 1997, С. 58.

[48] Возможно, что в Приурмийских областях обитали и какие-то группы касситского этноса, сведения о которых относятся уже к началу II тыс. до Р. Х.

[49] История Древнего мира. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. В 2-х томах. Часть 1. «Месопотамия». Под редакцией И. М. Дьяконова. Издательство «Наука». М. 1983.

[50] Деопик Д. В. Двуречье при III династии Ура // История Древнего Востока, М., 2001, С. 217.

[51] История Древнего мира. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. В 2-х томах. Часть 1. «Месопотамия». Под редакцией И. М. Дьяконова. Издательство «Наука». М. 1983.

[52] Вместе с племенами кути, а также туруки (вариант: турукки).

[53] Юсифов Ю. Б. Топонимия Древнего Азербайджана в клинописных источниках, М., 2006, С. 22.

[54] О патологическом характере солнцепоклонничества автором написаны отдельные труды, и не хотелось бы подробно обсуждать здесь эту не относящуюся к предмету исследования тему, отослав к специализированным работам всех интересующихся вопросом.

[55] Астрономическое путешествие в небесных пространствах, С.-Петербург, 5 февраля 1876, С. 76.

[56] Широко известная в арийском фольклоре и литературе бытовая сказка под названием «Лихо одноглазое» известна  ещё по «Одиссее» Гомера. В русском фольклорном варианте кузнец вдруг попадает в лесную избушку, где живет старик страшный – Лихо одноглазое. «Вдруг» – типично сказочное слово, которое предшествует появлению персонажа или совершению другого, важного для развития сюжета действия. Кузнец обманывает Лихо, обещая сковать ему глаз, и ослепляет его. Убегает от Лиха, надев овечью шубу (иногда, в других вариантах – под брюхом барана).

[57] И фонетически перекликается, как видим, с русским словом «бездна» и «глубь, глубина» (буд и хунья). Слово «буд» мы можем прочитать, зная достаточно точно, что «Ба+» у арийцев означало «большой, огромный, великий», а «уд» («срамной уд», удилище, палка, рычаг, рукоять и др.) – протяженность, меру протяженности. Таким образом «Ба+уд» – «Большая мера», «Большая протяженность». Русская «без+дна», хотя и слагается из двух корнесловиц, но восходит, вероятно, к тем же паллиативам.

[58] Библейский Змей действительно «аchyl» – он обманывает первых людей, лишает их сока райских плодов, лживо подсунув Еве сочный фрукт с запрещенного древа.

[59] Ассеновский В. Боги Древней Месопотамии (имена и функции), М., 2001, С. 50.

[60] Эн (шум. an – «небо») – бог неподвижного небесного свода, звездного неба; старейшина богов. Эн-зу (шум. anzud) – божественная птица. Эн-Ту – супруга Энума у вавилонян и ассирийцев. Ан-ун-наки (шум. a-nun-na-ke, аккад. a-nun-na-ki) – общее собрание богов. Эн-нмах, она же Эн-хурсаг – богиня-мать, прародительница богов и людей. Энанна (возможно, in-an-na – «госпожа Неба») – богиня любовной и воинской страсти. Энамму – в Эреду и Уре богиня первобытного хаоса, мать Энки. Энанна (возможно, шумер. en-an-na – «господин Неба») – у шумеров бог Луны, хозяин г. Ура; в вавилонское время слился с Сином. Эннанше (или Нина) – дочь Энки, толковательница сновидений, защитница бедных и обездоленных. Энергал/Нергал (шум. en-uru-gal – «Владыка Великого Города» (города мертвых), божество Подземного мира, муж Э(не)решкигаль. Эниназу (шум. «Госпожа врачевания») – одно из божеств умирания и воскресения природы у шумеров. Энингирима (шум. «Госпожа водного источника») – богиня заклинаний, хранительница магических формул. Энингирсу/Нингирсу (шум. «госпожа Гирсу») – хозяин г. Лагаша, божество войны и земледелия; функционально эквивалентен Нинурте. Эннигиламга – покровитель плотницкого искусства. Энинкаррак – одна из богинь врачевания. Эннинмешарра (шум. «госпожа всех МЕ») – супруга Энмешарры. Энбилулу (неизв.) – божество оросительных работ в Шумере и позже. Энкиду (шум. en-ki-du – «господин хорошего места», аккад. en-ki-du «Энки создал») – друг и слуга Гильгамеша в эпических сказаниях. Энмешарра (шум. «господин всех МЕ») – в вавилонских текстах и позже предок Энна, старейшее божество, проживавшее в подземном мире. Эннуги (возможно, шум. en-nu-gi – «господин (Страны) без возврата») – божество Подземного мира.

Составлено по: Емельянов В. В. Древний Шумер. Очерки культуры. СПб; 2001.; Мифы народов мира. Т. 1–2. М, 1991–1992 (В. К. Афанасьева); Мифологии древнего мира. М, 1977 (С. Н. Крамер); От начала начал. Антология шумерской поэзии в переводах В. К. Афанасьевой. СПб, 1997.

 

© Александр Леонидов, текст, 1996

© Книжный ларёк, публикация, 2016