Александр Леонидов. Пустые хлопоты

ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ

пьеса

 

От Смотрителя: Пьеса «Пустые хлопоты» – единственная пока драматургическая работа известного автора Александра Леонидова. История создания пьесы такова: в 2005 году она была презентована на фестивале драматургов на озере Талкас, и высоко оценена ныне покойным старейшиной драматургического цеха Нажибом Асанбаевым. У пьесы возникла репутация «заказной», написанной специально под фестиваль, едва ли ни с целью попасть на Талкас работавшим тогда в аппарате Союза писателей Башкирии Леонидовым. Это не совсем верно, мы знаем, что драматургические поиски Леонидов вёл и ранее. Тем не менее, как драматург он выступил только однажды, в ниже публикуемой пьесе. Она, к сожалению, не пошла на сцену, хотя разговоры об этом некоторое время велись в 2005 и 2006 годах.

 

Действие I

 

Большой кабинет Демьяна Матвеевича Точилина. Антураж современного законопослушного бизнесмена – дорогая офисная мебель, портрет Путина, плакаты «Единой России». В ожидании хозяина нервно ходит Ахмет Махмутович Сагадеев и его помощник Мунир.

 

Сагадеев: И все-таки, Мунир, он в чем-то обжулить хочет! Вот чует мое сердце – неспроста он все это затеял…

Мунир: Да в чем же?! Ну не в тюрьму же ему идти за этот кредит…

Сагадеев: В тюрьму– не в тюрьму, однако… Ну сам посуди, зачем нашему Демьяну Матвеевичу кредит?! Он ведь от денег лопается весь, самому впору кредиты раздавать…

Мунир: Бывает, значит, потребовался…

Сагадеев: Да с какой стати тебе рубль за полтора занимать, когда у тебя свой рубль в кармане?!

Мунир: С той, значит, и стати! Делишки, видать, пошатнулись, а виду не показывает.

Сагадеев: Пошатнулись. Хрена с два они у него пошатнутся… Тот ещё гусь, везде свое найдет! Или он дело большое задумал?! Своих не хватает?!

Мунир: Может и так быть…

Сагадеев: Ну, наше дело сторона, банк лучше нашего знает… Уж коли связался чорт с младенцем – Демьян-то с нашим банком – такова уж видно планида… Хочет банк деньги терять – пусть себе, с меня спросу нет… Только все ли ты хорошо сделал?

Мунир: Да комар носу не подточит, Ахмет Махмутович! Все честь по чести, документ к документу!

Сагадеев: Ветеринара-то поменял? Такого, чтоб они с Демьяном стакнуться не успели?

Мунир: Да уж все как вы велели – выдернул внезапно своего специалиста, и шаг в шаг за ним ходил, слова они с Демьяном без моих ушей не промолвили…

Сагадеев: Это хорошо… Что, ветеринар говорит – хороши коровки-то, голштинской породы?

Мунир: Аллахом клянется – истинные племенные «голштинки»!

Сагадеев: А в договор пункт-то внес, что он их продавать не имеет права?

Мунир: А как же?! Все честь по чести, так и записал: стадо идет в обеспечение кредита и в продажу выйти не может…

Сагадеев: Да, небось, петитом мелким-то и пропечатал?!

Мунир: Обижаете, Ахмет Махмутович, крупным шрифтом посередь текста так и вбухал – слепой и тот заметит…

Сагадеев: Нет понятия моего на это дело… Ну, да свое я сделал, хочет банк – пусть банк и разбирается…

Мунир: И то, Ахмет Махмутович, что вы себя терзаете? Банк если что и прогорит, а вы свой долг исполнили, все вызнали и подтвердили…

Сагадеев: Дурак ты пока, Мунир! Молод-зелен! Банк! Банк свое потеряет – на то его, банка, планида есть… А если бы мы с тобой вызнали, что Демьян задумал – могли бы свой гешефт поиметь! Он, Демьян, банки хорошо пощипывать умеет, я его ещё по девяносто восьмому году помню… Слышь? Набрал, значит, он долгов по казенным подрядам, а тут кризис банковский… Он в тех банчишках, которые совсем в хлам лопнули, стал по грошику векселя скупать. Людям куда деваться – сто рублей ему за рупь продавали, до такого доходило… А он, жук хитрый, собрал векселечки, да и в казну их: так мол и так, не взыщите, вот за мои долги должники мои расплатятся, рубль к рублю…

Мунир: Ловко! А чиновники, что, неужто схавали?!

Сагадеев: Сперва орали, спорили: мол, вшивая ты душа, паскудник, где же это видано, чтобы за деньги бумажками туалетными платили? Да мы тебя в суд, да мы тебя в арбитраж, замотаем…

Мунир: Ясен перец!

Сагадеев: Демьяну и горя мало – слышь?! Мотайте, говорит! Векселя мои подлинные, говорит! Банкам тем, что лопнули, вы лицензию выдавали – говорит! Вы выдавали, а я, сирота казанская, уверовал! А за простодушие мое остался с этим рулоном вместо кровно заработанных денежек…

Мунир: Во дает мужик!

Сагадеев: Суд, допросы. Орут – а делать нечего! Правда-то, по закону, на Демьяновой стороне… Наши прокуроры от злости даже иск Центробанку вывернули – мол, зачем давали лицензию лопнувшим банкам, из-за того мы Демьяна прищучить не можем… А им за это уже Москва по балде, по балде… Не лезьте, мол, мужичье, в панские дела, не про ваш ум лицензии писаны…

Мунир: И так вышел Точилин?

Сагадеев: Вчистую арбитражи выиграл, и рулон бумаги крашенной миллиона на два сдал в казну заместо долгов своих! Орел, чего и говорить… А я тогда рядом стоял, да клювом щёлкал, как вот нынче… И что он задумал?! Хитер мужик, без знания в долю не возьмет, а поди разгадай его головоломки…

 

Те же. Входит Точилин.

 

Точилин: Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие…

Сагадеев: Ты не паясничай, Демьян Матвеевич, а то больно, гляжу, весел! К барышам, видать, пташкой-то запел!

Точилин: Наши барыши – копейки да гроши… Ты не изволь беспокоиться, Ахмет Махмутович, дело мое ясное да чистое, как вода в унитазе! Коровенки в залог, денежки на стол, а разочтемся по совести…

Сагадеев: По чему?! Эки слова ты, Демьян Матвеич, заграничные знаешь, и не выговоришь за тобой-то…

Точилин: А чего беспокоиться? Ахмет Махмутович, коровенки миллион-то стоят, а?

Сагадеев: М-мм…

Точилин: Это они пущай мычат, а ты дело говори! Стоят они мильончик?! Для того ли ты ветеринара подменил, чтобы в точности это знать, а?

Мунир: Да чего там! Стоят, ясен перец!

Точилин: Я же их, сердешных, за шестьсот тыщ закладываю! На полгода, заметь! Отдам – моё счастье, банку процент! Не отдам – буренки банковы, их хоть куда, с руками таких оторвут, сортовых-то…

Мунир: (робко поправляет) Племенных…

Точилин: (сердито) Родовых, ещё скажи! Молод ещё, сопля пропаща, со мной спорить…

Сагадеев: Только ты, Демьян Матвеич, стадо-то продать никак не можешь! Знаешь ли про то?

Точилин: Как не знать?! Про то и в договоре пропечатано…

Сагадеев: А коли продашь – тюрьма тебе… Значит, не продашь! В чем тогда твой гешефт получается, хоть бы намекнул…

Точилин: Какой гешефт, побойся своего Аллаха, Ахмет Махмутович! Сирота я сущая, горем подпоясана, бодрюсь вот только, а последнее стадо под вексель подвел. Людям платить надо, куда денешься…

Сагадеев: Ну, положим, люди – не машины, могут и без питания работать… Про то ты лучше меня знаешь… Ты откройся, Демьян Матвеевич, намекни хоть – я уж банку тебя не выдам, свои люди…

Точилин: Ладно, Ахмет, давно я тебя знаю. (утирает фальшивую слезу) Как брату скажу тебе, хоть и нехристь ты…

Сагадеев: Не начинай, Демьян! Что ты все религию в дела путаешь?!

Точилин: Твоя правда, Ахмет… В общем, ты меня знаешь… Живу я скромно, женщины две-три у меня, не больше… Да и те все рукодельницы, смиренницы, так, бриллиантик подаришь или холодильник привезешь на дом – и уже довольны, такие непривередливые… На праздник я – ну рюмку водки налью себе… Ну, сырок плавленый съем, позволю – быват, слабость такая нападает – хочу не за восемь рублей сырок-то, а непременно чтоб за все двенадцать… Они, Ахмет, в эдакой упаковке, все расписные, быват, все в картинках… (аппетитно сглатывает слюну).

Сагадеев: Ты о деле говори, а не про сырки свои…

Точилин: А и то, замечтался… Живу я, стало быть скромно, ни в чем не нуждаюсь, про сырки знаю – когда можно за двенадцать, а когда и по восемь перебиться надо. А племянник мой, Артемка – ну ты помнишь, его ещё в честь этого героя революции-то назвали, которого в печке сожгли… Ну и вышел парень – прожженный, клейма негде ставить! День у него гулянка, ночь у него в «Огнях Уфы» – бабы, слышь, окрутили – да таки нескромные…

Сагадеев: Это бывает у них в молодости…

Точилин: Ну, ясное дело, влез мальчишка в долги, святую семейную реликвию заложил – кредиторы отобрать грозятся!

Сагадеев: А у вас и реликвии есть? Я-то все думал – одни счета…

Точилин: С Артемкиными счетами – не станет скоро реликвий. Вещь эта уникальна, и стоит пятьсот тысяч! Да не рублей, как мы привыкли, а европейских этих евриков-гавриков, так её знатоки оценили. И не поверишь, если нашим мужицким глазом смотреть: бутылка литра на три, вся в пыли и в гадости всякой, горлышко сургучом запечатано, этикеточка со всякими письменами непотребными… Вино по прозванию «Робеспьер» – урожай 1793 года, из Бордо…

Сагадеев: (недоверчиво) Какого-какого года?!

Точилин: А, темнота ты, Ахмет! В 1793 году во Франции революция была, похуже нашей, все к ядрене фене забросили, урожая-то и не было ни хрена! Мало очень собрали! У мировых коллекционеров вина 1792 года есть и 1794, а 1793 – ни у кого, вообрази! Французы в тот год бормотухи так мало нагнали, что всю сами же и выглохтали…

Сагадеев: А у тебя, значит, завалялась бутылочка?

Точилин: А как же иначе? Теперь уж её и пить-то никому нельзя – таких деньжищ стоит… Основа, можно сказать, деловой репутации нашей семьи – вот что такое эта бутылочка! А племяш, паскудник, заложил её, вот, если не рассчитаюсь срочно по долгам его – заберут бутылочку…

Сагадеев: А-а! Это что же он, пятьсот тысяч евро за пятьсот тысяч рублей заложил, что ли?

Точилин: Примерно так… А мне расхлебывай…

Сагадеев: Смеша малина! На пятьсот тысяч вина-то расхлебать! И не позавидуешь тебе, Демьян Матвеевич…

Точилин: Куда там…

Сагадеев: Ну, дорогой товарищ, прощевай на добром слове, банку мы кредит твой подтвердим, петрушку поняли. Удачи тебе, да и совет от души: как выкупишь бутылочку – продавай её сразу к чертям свинячьим, а то ещё кокнешь где – жидкую валюту-то…

Точилин: И не говори! Завсегда водяра была жидкими деньгами, а тут – бормотуха, но такая крупная купюра!

Сагадеев: Пошли мы, значит?

Точилин: Да уж идите…

Сагадеев: (задерживаясь, как-то принюхиваясь) Идем, выходит?

Точилин: Идите, чать не держу вас…

Сагадеев: (ещё раз все обдумывая) Раз так, нечего задерживаться, пойдем мы…

Мунир: Досвиданьица, Демьян Матвеевич…

 

Уходят.

 

Точилин: (оставшись один) Давай, давай, вали, любитель откровенностей! Так я тебе и сказал дело! (оглядывается по сторонам, доверительно, залу) Бутылка-то и вправду есть у племянника. Я продал. Все торжество было подробно в газетах описано. Вроде как я ему бутылку с бумагами на неё, а он мне – денег вагон… На самом-то деле только налог с продаж и заплатили… Бутылку эту я нашел у себя в подвале, под старой квартирой, где в советские времена ещё жил… Много там пыли лежало, пакли всякой, и бутылок битых, старого стекла, царского ещё, наверное… А одна – гляжу – как раз под плакатом «Дело Ленина» лежит небитая! Я и подобрал! Ну и давай антураж наводить – пылью её всю обложил на три пальца, ящичек для неё мебельный заказал, сургуча старого-престарого наковырял, этикетку – прости Господи – старым методом оттиснул…

(вздыхая, предаваясь воспоминаниям)

Да… так и было… Осталось только дурака найти, кому бы продать за большие деньги, да и зафиксировать этот факт нотариально… Дураки – они ведь как? Пока один не купил – никто не покупает. Один купил – хоть бы дрянь какую, безделицу – и сразу всем надо становиться, ломятся к прилавку, черти оголтелые… Хе-хе… Вот мы и сыграли с племянничком, денежками перед газетчиками покрутили – да и в карман их… Вроде бы дурь, безделица, ещё и налог с продаж… А вышло все по моему: под бормотуху мою уфимского разливу назанимал племяш больше трехсот тысяч! И под что?! Под «Дело Ленина»?! Хе-хе-хе… Назанимал! Как там в песне поется?

(громко и фальшиво поет)

 

Таганка! Все ночи полные огня…

Таганка! Зачем сгубила ты меня…

 

Н-да… Надо сегодня сырок купить по 12 рублей, душа праздника просит! Внуки придут – я им на радости такой все три яблока подарю, и по два апельсина на брата – знай дедушку! Племянничек назанимал, а отдавать будем бутылку! Да хоть бы заимодавцы, иуды, все три литра при нас из неё вылакали – мне что, жалко что ли?!

(проходит звонок на сотовый телефон)

Точилин: (доставая трубку) Вот бесовы дети! Это ж надо додуматься! С городского звонят на «трубу»! Расходы мне какие, мать итить, расходы!

(принимает звонок)

А-а! Нечего здороваться, за мой счет говоришь! Привез? Всю сумму?! Так нечего деньги трепать, вези в контору! А где я, по-твоему?! Вот, иудино семя, сколько секунд отнимает!

(сбрасывает прием)

Трепло поганое! Деньги он привез! Привез, так довези, а не по телефонам наяривай! Все дела мне расстроят, ироды, откуда такая неряшливость в расходах у людей – не пойму…

 

Там же. Вбегает племянник Артем. Точилин пересчитывает деньги.

 

Артем: Дядя!

Точилин: (резко захлопывая ящик стола) ОХ! (хватается за сердце) Ох, убил, песья морда, совсем убил… Чего орешь, дурак оглашенный!

Артем: Дядя! Дядя!

Точилин: Тридцать лет, как я тебе, обалдую, дядя, а в том ли счастье?!

Артем: Дядя! Я пропал! Они приходили! Они дали двадцать четыре часа на расчет – а то вернутся с приставом и заберут бутылку…

Точилин: (запирая стол с деньгами на ключ) Ну что ж, такова твоя планида… Тьфу, пообщаешься с этим Ахметкой, наберешься… Они заберут, а ты не беспутствуй… Деньги промотал?! Промотал! Триста двадцать тыщ было, как с куста…

Артем: Дядя, побойтесь Бога! Вы же двести у меня сразу забрали!

Точилин: Дык! Забрал! А ты за бутылку мне что-нибудь платил?! А?! Налог вон, и то за тебя вносил! И уж двести тысяч дяде родному жалко! В кого вы такие меркантильные-то уродились, поколение ваше потерянное?!

Артем: Дядя! Они заберут бутылку, а она дороже стоит…

Точилин: А ты не отдавай!

Артем: Да как же? На правеж, в суд, в долговую яму…

Точилин: А ты покупателя найди! Который больше даст, чем твои иуды! С пьяных глаз дела делал, собачье отродье, с трезвых изволь ответ держать!

Артем: Вы же сами советовали – заложи да заложи, деньги фирме будут, дело поднимешь…

Точилин: А чего не поднял?

Артем: Вы ведь забрали.

Точилин: Я забрал двести тысяч. А сто двадцать тебе на развод оставил. Забыл?!

Артем: Да ведь…

Точилин: (орёт) А чего «да ведь»?! Я-то как начинал, рассказать?! Только и имел, что ноги в опорках, голову на плечах и шило в жо… (теряется) В общем, в кармане одно шило было… С этим шилом бизнес открыл, обувной сперва, потом галантерейный, потом бакалейный… А в твои годы я не водку жрал, не баб лапал, а по тайге с топориком ходил!

Артем: Помилуй Бог! Да с каким таким топориком?! Уж не старух ли процентщиц там искали…

Точилин: Орех кедровый отрясал…

Артем: А-а…

Точилин: Там в одном орехе больше проку, чем во всей твоей курьей башке! Иди, и делай, как знаешь! Бутылку береги – а прижмет совсем – дурость не лечится – отдавать придется… Отдашь, не последняя, чать, в роду у нас реликвия…

Артем: Я погиб!

Точилин: Погиб – так знай: похоронные расходы на себя брать придется, у меня тут не собес…

 

Артем столь же стремительно выбегает.

 

Там же. Входит экспедитор.

 

Экспедитор: Здоровеньки булы, как говорится…

Точилин: (сердито) У кого говорится, не знаю, а нормальные люди по-русски здороваются. Вы, что ли от саратовского скотопромышленника Федолевского?!

Экспедитор: Я буду…

Точилин: Когда будешь, тогда и заходи, а то дел много…

Экспедитор: Извините, неверно выразился. Я и есть. Деньги вам привез за стадо.

Точилин: Ну так заходи, вываливай. Сколько привез-то?

Экспедитор: Как уговор у вас с Федолевским был: девятьсот тысяч…

Точилин: Вот иуда! Христопродавец! Такое стадо у меня вполцены забирает, за грехи мои, за долги мои! А что, скажи, Федолевский, про пятьдесят-то тыщ надбавки не думал?

Экспедитор: Думал, велено передать – много думал, да не может принять…

Точилин: Вот выжига, плут, скобарь эдакий! Все вы, саратовские, скобари, вот как есть Бог свят, скобари – так и передай, мне не стеснительно!

Экспедитор: Обидно мне от вас слова такие слушать…

Точилин: А обидно – так веди себя по-людски, а не будь скобарем! Уговор был на девятьсот пятьдесят тыщ, а Федолевский твой шлет мне девятьсот, да хочет стадо уже отгружать… Ну, укладывается ли в совесть такое?!

Экспедитор: Вы меня много извините, но я знаю от господина Федолевского, что уговор был у вас на 900 тысяч, а уж про пятьдесят вы его потом просили лично от себя, и он думать обещал…

Точилин: Так чего ж не думал?

Экспедитор: Думал – и придумал отказать…

Точилин: Велика придумка, ничего не скажешь! Долго думал-то? Небось, ночь не спал, чтобы эдакую финтиклю выдумать?! Скобари вы, и слова другого не найдешь…

Экпедитор: Да позвольте, я-то здесь при чем? Это ваши дела с Федолевским, его и браните, коли порох есть в пороховницах… А мое дело маленькое, чемодан привез, бумаги забрал…

Точилин: (притворно сокрушен, охватывая голову руками) Ох, за какие грехи такую муку принимаю?! Племенное стадо, коровка к коровке, полтора миллиона выложил…

Экспедитор: Это уж, позвольте перебить, сущая неправда! Миллион там есть, а больше того – на душу не берите…

Точилин: Ну, запамятовал, от горя чего не бывает… От горя ведь, от беды злой на такое разорение иду, миллионное стадо скобарю этому, Федолевскому, вполцены продаю, разве в хорошие времена кто так делает…

Экспедитор: Однако позволю заметить, дело скорости требует, а за скорость всегда и скидка в делах имеется…

Точилин: Да для скобаря один резон – без ножа зарезать ближнего, вот тебе и вся скидка – перекидка… (оживляясь) Может, Федолевский, хоть вексель мне выпишет?! Временной – я бы полгодика подождал, шестидесяти-то тыщ…

Экспедитор: Мой хозяин – человек сельский, простой. Он этих бумаг всяких терпеть не может. Продает все за наличные и покупает за наличные – ему банки да шманки всякие ни к чему. И векселей мы отродясь не выписывали, и не больно знаем – что это такое…

Точилин: Ясно дело, скобарям, откуда знать чего?! За девятьсот, значит? Это его последнее слово?

Экспедитор: Девятьсот наличными, в чемодане привез, лично вам в руки передать и документ о получении забрать.

Точилин: А на бурёнушек документы?

Экспедитор: Мне хозяин велел передать – ему бумажки всякие без нужды. Он со мной своего ветеринара прислал – каждую корову перед отгрузкой лично осмотреть и вердикт вынести. А бумажки вон принтер печатает – любому и любые…

Точилин: Это похвально для скобаря, большой нравственный прогресс… Однако, братец, как бы тебе все же переговорить с хозяином насчет пятидесяти-то тысяч, он ведь подумать обещался…

Экспедитор: Да что с того, что обещался?! Он ведь не дать их слово давал, а, входя в плачевное положение ваше, подумать обещал – нельзя ли ещё пятьдесят тысяч подкинуть к сумме…

Точилин: И что?

Экспедитор: Да глухой вы, что ли? Сказано ведь – нет у нас такой возможности. Мы – люди сельские, мясомолочного профиля, ну не нефть ведь качаем, сами посудите! И эти-то девятьсот всем миром собирали, потому что племя у нас совсем обмельчало, и дальше сил нет с нашими ублюдками работать…

Точилин: Оттого и меня разорить тут, в Уфе, позволительно?!

Экспедитор: Да что ж вы бранитесь-то так? Скидка за срочность, обычное дело, деньги вон наличные, с рынков прямо, с пылу, с жару…

 

Выкладывает чемодан на стол. Открывает.

 

Точилин: (снова хватаясь за сердце) Ох, матушки святы! Ох, блаженны угоднички!

Экспедитор: Что опять? Что не слава Богу?

Точилин: Вот уж коли возьмутся скобари над честным человеком глумиться, так уж не остановишь…

Экспедитор: (раздраженно) Да в чем дело-то?

Точилин: Сам не видишь? Ты посмотри, какими купюрами мне твой шеф сумму отгрузил… Мелкими купюрами… Господи, по тысяче, по пятьсот рублей… Вон, опять пачка по пятьсот… Эдак ведь до вечера не пересчитаешь…

Экспедитор: Мы люди, простите, сельские, мы на рынке продаем свое мясо…

Точилин: (плаксиво) Да не своё! Не своё вы мясо продаете, а чужое! Живодеры!

Экспедитор: Я в таком тоне и разговаривать с вами не хочу. Что же это такое? Виданное ли это дело, чтобы командированного по матушке разносили? Мое дело маленькое, как есть так и передал, а вы уж сами пересчитывайте…

 

Занавес.

 

Кабинет Точилина. Хозяин прячет толстые пачки денег в свой большой стенной сейф. Заканчивает, утирает пот, как после тяжелой работы.

 

Точилин: Уф!

Секретарша: (вбегая) Демьян Матвеевич! Там… Там мужики с хозучастка… Рвутся к вам, как бы беды не вышло…

Точилин: Что?

Секретарша: Мужики, говорю! Злые – вы им полгода зарплату не платили! Как бы чего тут не выкинули…

Точилин: (дергая ручку сейфа) А чё случится? Он у меня крепкий, выдержит…

 

Вбегают пятеро представителей от рабочих. Секретарша в ужасе упархивает.

 

1-й представитель: (грозно наступая) Хозяин! Пять месяцев зарплаты не видели! Ты это… Чего тут сидишь, думаешь?!

2-й представитель: Мы бухгалтерию погромили уже, столы там теткам перевернули, куркулятор разбили! Тебе тоже перевернуть?!

Точилин: Ну если ты так свою зарплату найдешь – переворачивай…

1-й представитель: Хозяин, мы люди мирные! Нам сюда ОМОНа не надо! Мы бунтовать не хотим, мы власть уважаем и за президентскую партию голосовали! Но ты тоже совесть возымей, наконец, пять месяцев не платил, сколько можно?!

Точилин: Ребятушки, я-то тут при чем? Кризис в стране… Ну вот ты – садись в мое кресло, вытягивай дело… Откуда я деньги возьму, если с нами заказчики не рассчитались, а судебный пристав волыну тянет?! Ждите – куда деваться? Я жду – и вы подождёте…

Рабочие: (вместе, грозно гомоня) Хозяин! Нельзя так! Семьи кормить нечем… Давай деньги! Хоть сколько-нибудь давай, не может же быть, чтобы и у тебя ни копейки…

Точилин: Было бы – разве бы не дал? Ну откуда! Ройте, громите, стол вскрывайте – нет ни полушки, братцы, сам сижу, как мышь церковная, бензина вон в машину залить не на что, телефон сотовый скоро отключат – все неплачено…

Рабочие: (смущенно) Так что же делать! Хозяин – мы не с претензией какой, мы не баррикады городить – ты пойми… Просто край нам совсем приходит… У края стоим, есть нечего…

Точилин: (достает бутылку) И пить, небось, нечего?

Рабочие: (нервно перемигиваясь) И то… Угадал… Не на что пить…

Точилин: Да уж знаю я ваше семя, оттого и бухгалтерию громили, что водочки нет… А у меня вон – из старых запасов… Счас…. Счас мы её по стаканчикам разольём, да и выпьем за то, чтобы всем нам выкрутиться, значит…

Рабочие: (неуверенно) Хозяин, не время вроде пить-то… Дело-то очень важное… Ты нас выручай давай, говорим же – край нам приходит…

Точилин: А раз край – тады давай до краёв, наливай… Ну, вздрогнули… Выпей, выпей, там и о деле сподручнее потолковать…

 

Рабочие вразнобой, кто как, вымахивают по стаканчику.

 

Точилин: Ну, полегчало?

Рабочие: Да вроде как…

Точилин: Давай теперь о деле… Выхода у вас два сейчас: или увольняться, расчет с меня через суды требовать…

1-й представитель: Да чего там? Куда пойдем-то? Штаны на бирже труда протирать?

3-й представитель: Демьян Матвеевич, ерунда это все… Кто в суд без конверта пришел – без штанов выйдет, дело известное…

Точилин: А куда деваться? Сам в суд приду, повинюсь перед вами, и там ждать вас попрошу! И будете ждать, покуда рак на горе свистнет… Устраивает это вас?

3-й представитель: Да какой там!

1-й представитель: Мы люди рабочие, простые! Нам этого судилища и вид-то противен… Только работали – дайте получить…

4-й представитель: И то верно! Мы за деньгами пришли, за расчетом, а не в суд контрамарку просить, на клоунов в мантиях смотреть…

Точилин: Вот, сразу видно, что вы умные ребята! А раз умные – вот что вам скажу. Есть ещё один выход…

4-й представитель: Какой?

Точилин: В банке ссуду взять, на зарплату вашу, и хоть завтра тогда с вами рассчитаюсь!

1-й представитель: О! Вот это дело ты, хозяин, говоришь! Это по-нашему, по рабочему… (замешкавшись) …ссуды-то в банке брать!

3-й представитель: Матвеич, чего тянул тогда! Чего жилы из нас выматывал?

5-й представитель: Отлично бы завтра деньги получить… То-то женка с детьми порадовались бы…

1-й представитель: Или проблема какая, Матвеич? Чего-то недоговариваешь ты, как я погляжу…

Точилин: В трудные времена всем приходится чем-то жертвовать. Так что, ребятушки, не обессудьте, процент банковский нам с вами на зарплату раскладывать придется… Так что рассчитают вам по пять тысяч в месяц, за пять и распишитесь, а на руки получите четыре…

1-й представитель: Да как же так, Демьян Матвеич? Да совесть-то у тебя есть?! Ведь и так по минимальной ставке принимал, все доплаты да льготы срезал!

3-й представитель: А дома мы как объясним?

5-й представитель: Уж меньше нашей зарплаты и без того нигде нет…

1-й представитель: Невозможно, никак невозможно, при всем нашем к власти и бизнесу уважении – такое шкуродерство…

Точилин: Дык, мужики, не я деру, жизнь дерет! И льготы не я срезал – о!

 

Тычет пальцем вверх, случайно попадает в портрет Путина, и отдергивает руку, как от кипящего чайника.

 

Точилин: Ой!

2-й представитель: Демьян Матвеевич, ты нас совсем губишь, совсем головы наши под скалки бабьи подводишь…

3-й представитель: Ведь не поймут бабы, скажут – заныкали вы, пропили…

Точилин: Куда деваться… (горько свешивает голову) Деваться некуда! В непростые времена каждый что-то теряет… Я, мужики, больше вашего теряю, куда как больше… И не сравнишь даже – вы тысчонку, а я весь миллион – на зарплату-то на вашу…

1-й представитель: Как же быть! Ведь и так все доплаты простили тебе, Демьян Матвеевич, а ты теперь и в оклад залез…

Точилин: Я залез? Я залез?! Да ведь никто у вас не отнимает первого варианта – суд и вердикт, уж точно выиграете, дело-то ясное, вина моя очевидная – с первого захода получите на руки решение – и ждите, пока на счет фирмы придут средства…

2-й представитель: А когда они придут?

Точилин: (удивленно) Вы меня спрашиваете?!

3-й представитель: А кого ж ещё?

Точилин: Разве что Господа Бога нашего… (истово крестится) Откуда же мне знать, когда должники наши изволят раскошелиться? Может, и никогда!

1-й представитель: Ох, горе!

5-й представитель: Мать итить…

3-й представитель: Неужели? Совсем люди совесть потеряли…

Точилин: Ну, вы больно-то не огорчайтесь… Может, и никогда, а может – и завтра уже…

1-й представитель: Что, обещали они?

Точилин: Какой там обещали… Побойтесь Бога! Я только так прикинул – может, возьмут, да завтра и переведут…

3-й представитель: Ну, мужики, дело ясное… Придется кредит брать, как Демьян Матвеевич предлагает… Иначе нам уже не вытерпеть больше…

1-й представитель: Да виданное ли дело? Подряжались на пять, а получим по четыре?

2-й представитель: А, чего там! Так всегда и бывает…

Точилин: Ну, мужики, вы там со своими поговорите, убедите их, чтобы бузы больше не было!

1-й представитель: Поговорим… За тем к вам и посланы, Демьян Матвеевич…

Точилин: Вот и ладно! Сегодня с кредитом дела улажу, завтра свое получите, да чтобы без писку расписались все!

3-й представитель: (уходя) Распишемся, куда деваться…

 

Все выходят.

 

Точилин: (им вслед) Куда деваться, мужики! Такова уж, видать, ваша планида! Тьфу, Господи, опять ахметкины вирши цитирую…

 

Поёт-мурлыкает.

 

Точилин: «И кто его знает, чего он моргает… Чего он моргает – и кто его знает…» (сам с собой) Вот ведь народ! Хоть веревки из них вей, да на этих же веревках и вешай… А чё, хорошая экономия по хозучастку получилась, ничего не скажешь… Это сколько же будет в хрустальной симфонии цифр… (пододвигает калькулятор) Ну-кас, ну-кас… Ежели там столько мужиков… Да с каждого втихую по тысчонке… Дык, впрямь можно плавленый сырок по 12 рубликов сегодня купить… А как же, заслужил!

 

Вбегает Артем.

 

Артём: Дядя! Дядя!

Точилин: (гневно, роняя калькулятор) Да провались ты! Доведешь ты меня сегодня бегом к инфаркту…

Артём: Дядя, нужно что-то делать! Вино Робеспьера уплывает от нас, и я мучаюсь от бессилия…

Точилин: Мучаешься, так «Виагру» пей… (отвернувшись от племянника, нажимает на кнопку селектора – «громкая связь») Мариночка? Алло! Соедини меня с бухгалтерией!

Артём: Дядя, нельзя медлить ни минуты! Вы бухгалтеру по моему делу звоните?!

Точилин: По твоему Делу – я прокурору позвоню… Отстань, не до тебя сейчас, у меня вон честные работяги без зарплаты полгода сидят, не чета тебе, жулику!

Артём: (умоляюще) Дядя!

Селектор: Алло, Демьян Матвеевич! Бухгалтерия на связи!

Точилин: Венера Миннибаевна? Прекрасно, прекрасно! У вас там, сегодня, слышал я, погромчик был…

Селектор: Был, Демьян Матвеевич… ничего, только столы перевернули, да калькулятор мой ногой растоптали, а так ничего… Нам, сами знаете, не привыкать…

Точилин: Ну и ладненько… Телесных, значит, говорите, нет повреждений?

Селектор: Нет, они у нас смирные, без денег озверели только…

Точилин: Венера Миннибаевна, вы тогда сейчас напишите служебку – с кого сколько за погром снять – и ко мне с пакетом побольше, дам вам денег…

Селектор: Будем платить, Демьян Матвеевич? Жалко ведь…

Точилин: Кого, рабочих?

Селектор: Нет, денег…

Точилин: Правильно мыслите, Венера Миннибаевна, ужо выпишу вам премию, чтобы вы денег особо не жалели…

Артём: (безуспешно пытаясь вклиниться) Дядя! Дядя!

Селектор: Благодарю, Демьян Матвеевич, какая радость с настоящим хозяином своего дела работать…

Точилин: Только вы в служебке-то там пожестче, пожестче! Чтобы знали, сукины дети, как мою мебель ворочать… (отключает селектор)

Артём: (умоляюще заламывает руки) Дядя! Вы что, твердо решили отдать моим кредиторам вино Робеспьера?

Точилин: А что ж, я по-твоему у рабочего люда отберу зарплату, чтобы тебе, жулику, отдать, что ли? За бутылку-то?!

Артём: Да ведь бутылка больно дорого стоит…

Точилин: Алкашу, не спорю – может и дорого… А я дряни этой перекисшей, бормотухи, сроду в рот не беру, мне водочка милее…

Селектор: (включаясь) Демьян Матвеевич, тут из банка звонят по поводу перевода денег за голштинских коров…

Точилин: (в селектор) Мариночка, соедини их с бухгалтерией, что вы со всякой дрянью ко мне сразу?! Не видите, ко мне родная душа зашла, племянничек мой, Артёмушка…

Артём: (язвительно) Как же это, дядя, вы одно и то же стадо в два места продаете? Видно, не один я на свете-то дурак…

Точилин: Это – могу тебя обрадовать – таких круглых дураков, как ты – на свете хоть пруд пруди… А насчет стада – не лезь, не твоего ума дело! В народе знаешь, как говорят? Умеючи, можно и корову поделить – перёд варить, а зад доить…

Артём: Да ведь не клонируете же вы их?!

Точилин: Артёмушка, век живи с тобой, а научить тебя не научишь! Вот ты скажи – скотопромышленнику Федолевскому чего потребно?

Артём: Ясно чего, коровы племенные…

Точилин: Видишь, ему коровы нужны, а не бумажки. Бумажки-то он, чёрт недоверчивый, мне оставил, мол пипифакса для уборной у меня и без тебя хватает… Возгордился, стало быть, вознесся главой рогатой выше нашего с тобой столпа… А как в Писании-то сказано? Не возгордись! Гордыня, Артём, страшный грех! Вот у Антиоха Мирликийского-то писано…

Артём: Дядя, это потом как-нибудь… Коровки-то куда?

Точилин: А банку что нужно? Бурёнки?! Никак нет, племяш, банку этих засранок в себя пустить никак нельзя – вмиг офис лепешками обложат… Банку потребны бумазеи всякие, которыми Федолевский брезгует в гордыне своей, хотя про него Антиох Мирликийский…

Артём: Как так? Ведь это же суд, дядя, тюрьма, позор! Банк хватится залога – а залога-то и нет… Что же мы, напишем, будто коровки у нас за полгода все от ящура померли?!

Точилин: Ну, положим, совсем не померли, но сильно пострадамши… Бедные коровенки наши стоят в стойлах, как стояли – правда – мелки, дохлы, еле живы… Но расцветка-то у них та же черно-белая, и таблички над ними с ихними голштинскими именами, об кои язык православный сломается…

Артём: Дак то подлог!!!

Точилин: Бог с тобой, что ты мне репутацию деловую мараешь! Какой такой подлог?! Числится в закладе корова – вот тебе в наличности корова, числится черно-белой – вот тебе черно-белая, числится под кличкой «Гешобен» – вот тебе и Гешобен, у неё ведь, у коровы, имя-то не спросишь… А спросишь – не ответит ведь… Ну а что не той конфигурации стала – так уж извиняй, племяш, полгода в России прожила, с нашими криворукими дураками-алкоголиками, болела, вишь, сильно… У нас ведь народ труда не любит – ох, не любит народ труда… Только бы горлопанить, только бы в конторе касками стучать, да свою зарплату требовать…

Артём: Видите, дядя, вы сами жулик, а на меня все время кричите, будто я не так живу… Отдайте денег – бутылку выкупить, хотя бы что брали – отдайте, остальное я уж сам как-нибудь…

Точилин: (с издевкой) Бутылку тебе выкупить?! Говорил я твоей матери, покойнице – царствие ей небесное (истово крестится) – говорил – смотри, Марья, дойдет до того, будет твой сынок беспутный пороги обивать, на бутылку себе стрелять… Да не послушалась Марьюшка, охрани её Царица Небесная, избаловала тебя…

Артём: (с плохо скрытой угрозой) Стало быть, дядя, так вот вы поставили?! Значит, все, не родня мы теперь с вами?! И это последнее ваше слово?

Точилин: Сколько пустословия с тебя, пустозвона! Бутылка твоя, тобой куплена, твоей фирмы уставной капитал составила… Ежели ты мот, не держатся у тебя деньги в руках – отдай бутылку и закрой кредит… Если ты умный человек – найди кому её перезаложить, да выкрутись… Если совсем уж дурак – делай, что тебе совесть велит…

Артём: Ну так ладно, дядя! Ладно! Уж я совестью своей не поскуплюсь!

 

Уходит.

 

Занавес.

 

Действие II

 

В новых интерьерах Ахмет Махмутович Сагадеев и его помощник Мунир. Сагадеев сидит в раскидистом кожаном кресле, Мунир курит у окна. Артём нервно бегает из угла в угол.

 

Мунир: (глядя в окно) А что не говори – хорошеет наша Уфа, на глазах хорошеет… Вон сколько дворцов возвели – а давно ли тут хибары стояли?

Сагадеев: Не болтай, чего не знаешь… Показуха все… Богатые вылупились – вот и выпендриваются друг перед другом… Проституткой наш город стал – вот тебе и подкрашивается…

Мунир: А я думал, Ахмет Махмутович, вы тоже из богатых…

Сагадеев: Я-то? Куда там нашему брату… Как у русских говорят – сошка мелкая… Кабы от банка уполномоченности не получил по старым связям – того и гляди побираться бы пошел, или хуже того – на завод по специальности…

Артём: Беда у меня, Ахмет Махмутович, беда! С тем и пришел к вам – мы семьями давно знакомы, мать мою знали, выручайте по старой дружбе…

Сагадеев: Да что за беда-то?

Артём: Дядя денег не даёт…

Сагадеев: Экая беда! Так ведь и я не дам!

Артём: Вы меня неправильно поняли! У дяди бутылка была, старинная, с вином Робеспьера…

Сагадеев: Знаю я. Ценная вещица, что там говорить…

Артём: Я её кредиторам заложил. Денег взять, на развитие…

Сагадеев: Знаем мы ваше развитие – развинтитесь все и разобранными ходите…

Артём: Дядя почти все деньги у меня сразу отобрал, а теперь пришла пора платить по закладной – или бутылку заберут.

Сагадеев: Умел заложить – умей и отдать, какой уж тут совет…

Артём: В том-то и есть главная беда, Ахмет Махмутович! Дело в том… В общем, дяде я этого сказать не могу, он меня сразу убьет, а вы, глядишь, ещё и помучаете малость… Нет бутылки-то, тю-тю бутылочка…

Сагадеев: (вскакивая) Да ты что?! Как можно! Она же миллионы стоит! Куда ты девал-то её?!

Артём: (падает на колени, плачет, закрывая лицо руками) Разбил! Разбил! Раскокал нечаянно, об пол, как последний дурак…

Сагадеев: Бу-утылку?!

Мунир: Ты что? Правда, что ли?!

Сагадеев: Бутылку раскокал?! Вина Робеспьера?! Да уж, видно, прав твой дядя – ничего святого у вас, у молодежи, не осталось…

Артём: (рыдая) дядя Ахмет, помогите советом… Что же делать-то мне теперь?! Горе ведь такое, что не выпутаться…

Сагадеев: (медленно приходя в себя) Ну ты… Как оно… Как все вышло-то?!

Артём: В компании мы были… Начал я хвастать – мол, у меня в бутылке миллион жидкий налит… Ну, подлецы эти, молодое поколение, у которых, как у меня, ничего святого – ну, давай подначивать: покажи да покажи… Опять же девки там были, гладкие, длинноногие, погибель наша, как писал Антиох Мирликийский…

Сагадеев: (дико тараща глаза) Кто?!

Артём: (как бы выходя из ступора) Неважно… Давай меня подначивать – мол покажи, заценить дай… А я пьяный был, пьяному море по колено – достал её из ящичка-то футлярного и давай всем показывать… А она пыльная вся, а под пылью – скользкая, как лёд… Ну, давай, выскочила из рук – да и об пол… Донышко-то и отвалилось… Миллионы все мои – на ковёр, лови – не догонишь…

 

Некоторая пауза. Тягучее молчание.

 

Сагадеев: Н-да… Мунир, ты не забыл возблагодарить нашего Пророка?!

Мунир: (удивленно) Зачем?

Сагадеев: Как есть вы все, молодые, дураки какие-то! Фенолу, что ли обхлебался из речки?! За то надо благодарить, что Пророк запретил нам пьянствовать…

Артём: Дядя Ахмет… Вообще-то в Православии это тоже не то, чтобы совсем поощрялось…

Сагадеев: Ладно, не время для теологических споров! Не об том сейчас… Дрянь твое дело, парень – ни денег, ни залога, тюрьма, да и только…

Артём: Я ведь и говорю…

Сагадеев: А история интересная… Как бы её развернуть бы перед твоей посадкой – чтобы выгода вышла… Да нет, не повернешь, уж больно времени мало осталось…

Артём: (робко) Ахмет Махмутович…

Сагадеев: Что? Уж не думаешь ли ты, что я твой долг закрою?! Людей-то не смеши…

Артём: Я о таком и не думал! Нам бы с вами вместе дело одно провернуть поспеть…

Сагадеев: (задумчиво) Какое?! С ковра твоего бормотуху слизывать? Это, братец, уволь, это мне Коран запрещает…

Артём: Дядю Демьяна можно на бабло развести, там много получится…

Сагадеев: (задумчиво) Или вот как тебя посадят – ковер твой в газетах расписать, да продать подороже… Бывает, какой дурак и купится на твою историю…

Артём: Не я говорю – нужда моя пищит! Я про дядю Демьяна такое знаю – может быть куда как полезным…

Сагадеев: (равнодушно) И чего же?

Артём: А то, что он свое племенное голштинское стадо в два места продал.

Сагадеев: (по накатанной) А, чего там, такова его планида, он хоть какое стадо в три места… (как бы очнувшись) Что?! Голштинское племенное стадо?! Которое в залог кредита поставил?!

Артём: (торжествующе кивает) Оно самое…

Сагадеев: Не может быть… Он ведь не сумасшедший, чтобы бутылки с миллионами колоть да в тюрьму идти… И как это ему удалось?!

Артём: Ахмет Махмутович, ежели вас интересует это дельце, так неплохо бы сперва мне кое-что выписать, расписочку бы, что ли…

Сагадеев: Какую?

Артём: Ну хоть бы на сто тысяч рубликов расписочку, чтобы мне на первых-то порах как-то из ямы долговой вывернуться…

Сагадеев: Да ты в своем уме? Ты только посмотри, Мунир, что о себе взял думать этот поц! С какой это радости я тебе сто тысяч выложу?! Стоишь ли ты сам ста тысяч – покамест узнать бы, с головой и задницей своей…Чечены столько не дадут…

Артём: (уже более уверенно, взяв инициативу) Ну, раз не стою, так и говорить не о чем… Пойду к другим друзьям семьи, маманя, покойница, много их оставила, если б денег столько, в миллионерах бы числился…

Сагадеев: Да ты погоди, погоди… Ну, что дядя твой с этим стадом мухлюет чего-то – это я, положим, и без тебя знал! Коровки для него – непрофильные активы, чего там говорить, да ещё и кредит этот нелепый – зачем, думаю?! С какой такой целью ему к банку в кабалу залезать?!

Артём: Ну и оставайтесь со своим знанием, а я пойду, пожалуй…

Сагадеев: Мунир, да куда же он? Попридержи его…

Артём: Я для вас дурак дураком, ничего умного и сказать не могу – чего же держаться?

Сагадеев: Не торопись ты! Ишь, какое горячее поколение выросло, прямо геенна огненная… Однако и меня, Артём, пойми, откуда мне знать, стоящий ли у тебя товар, да целых сто тысяч за него отдавать…

Артём: Однако же, дядя Ахмет, и я озвучить дело не могу. Озвучу – и фьюить! Улетела птаха, копейки более не стоит…

Сагадеев: Экая незадача! Пропади ты пропадом! И я не могу расписаться, и ты не можешь открыться… Может, на слово мне поверишь – ежели что стоящее – не премину вексель выдать!

Артём: А кто решать будет – стоящее оно или не стоящее?

Сагадеев: Да вот хоть бы Мунир!

Мунир: Угу! Я уж мигом определю…

Артём: Того и опасаюсь – что мигом… Нет уж, Ахмет Махмутович, вы или пишите мне сейчас же вексель, или досвиданьица и всем мое почтеньице…

Сагадеев: (чуть не плача) Да не могу я так! Уж больно сумма крупна! Как же я в помойку все выкину, а ты, небось, и путного ничего не знаешь…

Артём: Ну, коли желание такое есть – можем иначе порешить. Я вам нынче же выпишу долг на двести тысяч, с отсрочкой на полгода, а вы мне – незамедлительно сто тысяч погасите.

Сагадеев: А чего с тебя возьмешь через полгода, с голоштанника?

Артём: Да мало ли у меня активов? Вон, квартира матушкина, на самый худой конец – не в дрянном ведь районе расположена, и уж не сто, не двести тысяч стоит, побольше…

Сагадеев: А, шайтан с тобой! Видно такова уж моя планида – жуликам всяким верить, да убыток терпеть! Мунир, подай-ка сюда чего там положено, да звякни нашему нотариусу, заверить бы надо…

 

Занавес.

 

Артём, усталый и разбитый, приползает домой. Довольно простая квартирная обстановка. Дома встречает его жена, Светлана.

 

Артём: Света, помоги дубленку снять… Ох-ох… разорители! Ахметка – слышь – вместо ста тысяч выписал только восемьдесят, а через полгода двести с меня взыщет, как копеечку…

Светлана: Ну, невелика беда. Ложись, на диване полежи. Авось, инфляция поест деньги, как моль, Ахмет твой с носом и останется… Футбол включить?

Артём: Какой мне футбол, Света? Ты мне включи «Человек и закон», буду разучивать права заключенных…

Светлана: Кушать будешь? Чего тебе хочется?

Артём: Помереть и не встать! (падает на диван) И корысти мне было с этой бутылки на копейку, а уж погибели на все сто долларов… Не приходил ли Шакирьянов?!

Светлана: Сам Шакирьянов не приходил, а люди от него были. (притворно вздыхает) Пришлось бутылку твою родовую им отдать…

Артём: (привскакивает) Да ты в своем уме?! Так, расколотую и отдала, что ли?!

Светлана: Зачем расколотую? Донце суперклеем подклеила, пылью в ящике там все побольше приворошила – и отдала…

Артём: Пустую, что ли?!

Светлана: Зачем пустую? Полную. Налила туда то, что под руку попало – вон, яблочного уксуса мать много притащила – уксусом и наполнила…

Артём: Уксусом?!

Светлана: Ну какая разница? Все же не водой ведь! Неужели ты думаешь, они рискнут вскрыть бутылку за такую цену?

Артём: (сокрушенно) Эх ты, дура-баба…

Светлана: С чего бы? Лучше под арест идти, что ли?

Артём: А знаешь ли ты детали нашего кредитного соглашения?

Светлана: Чего мне их знать? Накладную они мне тут оставили – что, мол, товар отгружен, претензий нет…

Артём: Дура ты, дура стоерососвая… (передразнивает) Накладную! А знаешь ли ты, что по условиям кредитного соглашения бутылка, взятая по залогу, будет вскрыта в нотариальном присутствии, с участием всех сторон сделки, для сверки ценности вина?! И что пробовать оттуда будет сам Шарль Лемурье, один из лучших знатоков французских вин…

Светлана: (пугаясь) Батюшки-светы… А чего его к нам-то занесло, Шарля этого?

Артём: (зло) Чего, чего… Побираться приехал, не иначе… Винные погреба у нашей богатенькой сволочи проверяет, столько уже подделок разных выявил – страсть!

Светлана: (пошатываясь со страха) Ах, мать итить! Что же теперь будет?!

Артём: Передачи.

Светлана: Какие пе… передачи?

Артём: Тюремные. Эх, бабская дурь, колом не выбьешь! Ждать надо было, за нос их водить – тогда, глядишь, и пронесло бы, выкрутился бы я, перезанял. А теперь уж ясно, подлог вклеят, мошенничество, квартиру опишут…

Светлана: И квартиру?!

Артём: А ты как думала? Все на долги уйдет, на панель, дура, выйдешь, счета наши закрывать…

Светлана: Ой! Ой! Да как же так может быть?!

 

Демьян Матвеевич, весело напевая, перебирает на столе свои бумажки. Входит Сагадеев.

 

Точилин: А, старый лис! Заходи, заходи, где ты – там, стало быть, курятинкой запахло…

Сагадеев: Хочу, Демьян Матвеевич, с тобой мыслецой одной поделиться…

Точилин: Делись, коли не жалко, а я все больше умножаться люблю.

Сагадеев: Насчет коровок-то твоих… Подсадные коровки-то у тебя под закладом сидят…

Точилин: А с чего бы им сидеть-то? Гуляют себе, пасутся, на силосе нашем порчу приобретают – за полгода, гладишь, совсем обрусеют – ни мяса, ни вымени…

Сагадеев: Ты не юли, Демьян Матвеевич, со мной такие номера не проходят. Доподлинно знаю, что настоящих голштинок ты продал в Саратов…

Точилин: (и носом не поведя) Что? В Саратов? Да ты, друг ситный, чушь-то всякую за вражескими голосами не повторяй! Где ты видал, чтобы в Саратове, на асфальте, коровы паслись?

Сагадеев: Юродствуешь, Демьян Матвеевич! Знаешь, что про область говорю, про скотопромышленника Федолевского, старого жука и жмота, с которым ты лет пятнадцать сомнительные дружбы водишь…

Точилин: А-а! Федолевскому, Ахмет Махмутович, я и вправду коровенок продавал. Да при чем же тут голштинское стадо? Совершенно вы нелепо путаете две больших разницы, я бы сказал… Или, по-вашему, в степях Башкортостана только одно голштинское стадо и осталось?! И, думаете, больше уже и продать нечего?! Дак то поклеп, посрамление родной республики…

Сагадеев: А если, Демьян Матвеевич, банк вздумает проверку повторить? По стойлам пробежаться?

Точилин: Враг ли я банку своему, Ахмет Махмутович? Да коли времени не жалко – пусть себе проверяет, хоть днем, хоть ночью…

Сагадеев: А выяснится, что коровки-то не те, Демьян Матвеевич…

Точилин: Мне намеки ваши непонятны… Что значит, простите – «те, не те»… Я вам не ветеринар, и даже не скотопромышленник. Мне за долги в руки непрофильный актив попал, я его и заложил в банк, какой был, такой и сдал. А вот что касательно породы коровушек и их всякой племенной ценности – так то не мой ветеринар решал, а ваш, извиняюсь, Ахмет Махмутович, привозной и больно уж компетентный… Мне-то вы ведь не верили, сами проверяли, сами подписались в актах…

Сагадеев: (теряясь) То есть как…

Точилин: А вот так и выходит – мое дело предложить банку, за это не судят. А уж ваше дело, уполномоченного, было оценить да вывести сумму – а теперь, когда вывели – придираться к буренушкам не стоит, сами же первый, Ахмет Махмутович, и загремите к ущербу репутации…

 

Возникает пауза. Неловкое молчание.

 

Сагадеев: То есть пугаться вы, Демьян Матвеевич, наотрез отказываетесь, стало быть…

Точилин: И очень правильно вы меня понимаете – уж коли пугаться кому, так не мне.

Сагадеев: (помолчав, пожевав губу) Это хорошо…

Точилин: Да уж куда лучше, если не для всех брать…

Сагадеев: А ко взаимной выгоде не желаете ли поработать?

Точилин: Я с вами всегда, Ахмет Махмутович, в большой дружбе был, и всяческий рубль приму от вас с душевной радостью…

Сагадеев: Ну как нам бы буренок ваших застраховать от всякого ящура, от потери продажной стоимости?

Точилин: Оно можно. Да к чему?

Сагадеев: Выгоды вы своей прямой не видите, Демьян Матвеевич! Застрахую их не кто иной, как я, и за порчу полугоднюю, которая не преминет случиться, заплачу вам сто тысяч рубликов…

Точилин: Благодарю за заботу, но к чему бы такие щедроты от вас?

Сагадеев: А вы мне подпишите выплату ущерба рубликов эдак на восемьсот… в тысячах… Вам сто, налоговой там сколько положено, да и я в накладе не остаюсь…

Точилин: Позвольте полюбопытствовать, Ахмет Махмутович, в каком же таком разе вы не в накладе, когда вы все это из своей собственной страховой конторки производить собираетесь?!

Сагадеев: Ну так считайте! Вам – сто, налоговой – по нонешнему закону, если не изменят – около ста двадцати положено… Ну, даже и успеют в очередной раз изменить, так ведь не сильно же… Остается мне в кассе почти шестьсот тысяч – для меня, человека куда как небогатого, и это гешефтом зовется, хотя вам, видать, это так, на сырки на плавленые карманные деньжата…

Точилин: Так ведь это ваши восемьсот были, ваши! С чего ж вам из них-то высчитывать?! И к какой пользе?!

Сагадеев: Вы, Демьян Матвеевич, забываете, что страховая фирма – даже самая маленькая – имеет право на перестраховку в другой страховой фирме. Ваше дело чистое – банк стадо оприходовал и к закладу принял – стало быть, у перестраховщиков моих вопросов не возникнет… А через полгодика, как вскроется этот ваш мор-ящур – так я их за первичные органы и притяну к себе – мол, страховали, мой клиент ущерб мне нанес, вот бумаги, извольте риски мои покрыть и оплатить…

Точилин: (смотрит с восхищением) За что, Ахмет Махмутович, я вас всегда уважал – так это за высокую нравственность в делах…

Сагадеев: (лукаво улыбается) Ну, ясно, не без того…

 

Дома у Артёма. Артём сидит на диване, охватив голову руками. Светлана ходит вокруг него, пытаясь утешить.

 

Светлана: Так что, значит, уже и решено всё?

Артём: Угу…

Светлана: И прямо уже час дегустации назначили?

Артём: Да. Назначили. Прямо хоть узелок туда с собой собирай…

Светлана: А этот… Шарль Лемурье… Он очень хороший знаток?

Артём: Как тебе сказать? Побирушка он, конечно… Однако не то что какой-то французский клошар Лемурье, и я могу отличить вино от уксуса… Невелика премудрость ему потребуется за такой-то гонорарище…

Светлана: Звонят… Пойду открою…

Артём: Иди уж… Предавай меня в руки правосудию… Глядишь, зачтется тебе, комнату в общаге выдадут…

Светлана: (выходит, из прихожей) Артём! Тут к тебе господин Шакирьянов…

Артём: Проси, чего уж там…

 

Быстрой походкой входит Шакирьянов.

 

Шакирьянов: Артём, привет, дорогой… Вот зашел тебя навестить перед дегустацией…

Артём: Чем обязан такой милости?

Шакирьянов: Уж больно ты мне грустный показался… И с чего, думаю, ему бы быть таким грустным…

Артём: Так вы меня поддержать пришли?

Шакирьянов: Нет, квартирку твою ещё раз посмотреть… На всякий случай – знаешь, мало ли…

Артём: Действительно! Какой вы чуткий человек!

Шакирьянов: Не то слово… сейсмограф…

Светлана: (входя из прихожей) Ахат Нигматуллович, вы бы пальто сняли, отдохнули, чайку бы выпили…

Шакирьянов: Да ничего, ничего… Вы не беспокойтесь, мне и в пальто удобно… Сколько метраж-то, говорите…

Артём: Как вам не стыдно, Ахат Нигматуллович, при живых-то хозяевах тут обмеры устраивать?!

Шакирьянов: (кивает головой) Стыдно, Артём, ох, стыдно… Тоже ведь – пионером был, комсомольцем был… Иной раз, поверь, гробовщиком себя чувствую, право слово…

Артём: (с издевкой) И как же спасаетесь?

Шакирьянов: Да уж известно, как… Иногда водочкой, а в твоем вот случае – гешефт больно хорош может быть, тут и водочки не надо…

Артём: (вставая, угрожающе) Ну что, осмотр окончен? Музей закрывается, прошу покинуть помещение…

Шакирьянов: Ухожу, ухожу, ухожу…

Артём: Скатертью дорожка!

Шакирьянов: (смеется) И вином по ней, вином Робеспьера… По скатерти-то…

Артём: Захапали семейную реликвию – и радуетесь… А у меня, может, сердце болит, что такое чудо из дому уходит…

Шакирьянов: Ну, что уходит из вашего дома, а что и приходит… Я, например, поселиться – видишь, Артём, не все в жизни так мрачно…

 

Смеясь, уходит.

 

Светлана: Артём! А может, на этого выжигу, дядю твоего, все спишем?! Он бутылку эту приволок, ему и знать, что в ней розлито…

Артём: Да как теперь спишешь, когда продавал он мне её без дегустации, и столько времени она у меня пробыла… Он отопрется – скажет, мол, племянник подменил…

Светлана: Неужто он у тебя такой изверг?!

Артём: Как все, Светка, нынче, как все, так и он.

Светлана: Вот паразит!

Артём: Хуже, Светочка, хуже – сущий хищник.

 

Занавес.

 

Сцена презентации. На центральном месте, на столе стоит бутылка с «Вином Робеспьера», все как бы вращается вокруг неё. На дегустацию созваны все участники истории – тут и Точилин, и Сагадеев, и Шакирьянов, и Мунир, и понурый Артём, и другие гости из массовки. Отчетливо выделяется сухая фигура Нотариуса. Он готов все записывать и протоколировать.

 

Шакирьянов: (радостно сияя) Господа! Сейчас, когда все мы, участники этой эпопеи, за исключением, может быть, Робеспьера – собрались за этим столом, по условиям кредитного соглашения, я хочу провести контрольную дегустацию и оформить сделку передачи мне этого уникального вина, ждавшего своего часа три века. Три века, господа! Это срок, который не каждому дано получить и отсидеть… (смеется)

Сагадеев: (предвкушая потеху) Так чего же мы ждем?

Мунир: «Откупори шампанского бутылку, иль перечти женитьбу Фигаро!»

Артём: (мрачно, в сторону) Скорее уж, вы у меня перечтёте «Графа Монте-Кристо»…

Точилин: (заметно нервничая) Давайте, начинайте уже… (секретарше Марине, тише) Ты меня застраховала на случай ареста близких родственников?!

Марина: (тихо) Не беспокойтесь, шеф, все бумаги у меня.

Точилин: А что же по сумме у них предел есть, что ли…

Марина: Куда деваться, предел, и довольно низкий…

Точилин: Какие черствые, безжалостные, безбожные люди эти страховщики…

Шакирьянов: Господа! Честь имею вам представить – наш гость из Франции, Шарль Лемурье, прекрасно вам знакомый винохлёб…

Мунир: (взбодрившись) А где учатся на такую нужную людям профессию?!

Сагадеев: (толкая его локтем) Заткнись! Не про тебя дело, там высшее образование нужно…

 

Гремит туш. Раскрываются обе створки дверей в залу, и торжественно, аристократично входит Шарль Лемурье.

 

Артём: (в сторону) Ну, держите меня, ноги ватные совсем… А держать-то и некому, разве что клыками подержат…

Лемурье: Господа! Я п,гиветствую Вас в в этом г,оскошном зале, и готов уже п,гиступать к своей почётной и г,адостной г,оли…

Артём: (злобно, издеваясь) У,га! У,га!

 

На него пшикают и осаживают, стыдят.

 

Лемурье: Господа! Я не слишком хог,ошо знаю г,усский язык, пг,ошу меня извинить…

Шакирьянов: (льстиво) О, мон ами, Шарль, если бы мы знали французский так, как ты знаешь русский…

Лемурье: Благодаг,ю за комплимент! Г,азг,ешите мне пг,едваг,ить мою г,оль к,гаткой г,ечью… Вино – это всегда г,адость, большая г,адость, каждый г,аз, когда мы пг,икасаемся к нему… И я г,ад, искренне говог,ю вам – г,ад, что это г,аз… как это по г,усски? Это г,аз мы выпустим с вами… (помолчав) дивный дух из стаг,инной бутылки…

Артём: (обреченно) Кончай базар, давай пробуй уже…

Шакирьянов: (нервно) Ну, давайте же приступим!

Точилин: (Марине) Позвони страховщикам, пусть на всякий случай приготовят деньги…

Сагадеев: (Муниру) Как его захомутают – сразу покупай его ковер, потом можно будет продать, как сувенир…

 

Шакирьянов осторожно срезает с бутылки сургуч. Капает в широкий бокал Лемурье буквально две-три капли на донышко.

 

Лемурье: (поднося к носу) М-мм… Н-да… (отставляет бокал в сторону)

Шакирьянов: Ну, что?! Что там?!

Точилин: Чего вынюхал, нюхач?

Сагадеев: Говори же, жилы не тяни…

Артём: (почти падая в обморок) Ох, прости Господи, конец приходит…

Лемурье: (торжественно) Господа! Много лет я дегустиг,ую стаг,инные вина! Среди владельцев коллекций было очень много жуликов – но такого случая я ещё не пг,ипомню, чтобы такое стаг,инное вино…

Шакирьянов: (нервно) Говори же, говори…

Точилин: Чего ты нервы мотаешь?

Сагадеев: Чего там? Чего?

Лемурье: Господа, я могу откг,ыть вам пг,офессиональную тайну! Обычно жулики, пытаясь подделать стаг,инную композицию, наливают туда всякие дог,огие вина из тех, что помоложе… Но этот случай меня потг,яс до глубины души…

Точилин: Подлог?! Позор!

Сагадеев: Как можно! В нашей среде, где про обман слыхом не слыхивали…

Мунир: (с издевкой) Такова уж наша планида…

Шакирьянов: (алчно раздувая ноздри) Моя квартира! Моя!

Лемурье: Господа, погодите, я не закончил! Я имею очень большой опыт дегустаций, и никакой подлог не может уйти от моего внимания… И когда я ехал сюда – пг,обовать вино 1793 года – я думал, что же сюда нальют в этот г,аз…

Сагадеев: вот оно и вскрылось все… Вот как бывает в жизни…

Точилин: (окружающим) Да он алкаш! Выпил все, что было в доме – ну, и вино, понятно, высосал, да бормотухи последней и влил туда…

Лемурье: (оживляясь) О! Что есть «бог,мотуха»?!

Шакирьянов: Шарль, это такое дешевое вино для клошаров…

Лемурье: Никак невозможно, д,гузья! Это не есть дешевое вино для клошаг…

Артём: (с горькой усмешкой, выступая вперед) Да, ясно дело, что никакое это не вино…

Лемурье: Совег,шенно вег,но, господа, там, в бутылке, не вино! Там… как это есть… г,усский уксус!

Артём: Уксус и есть… Чего дальше комедию ломать…

Лемурье: Этот честный молодой человек не есть фальсификатог!.. Совег,шенно вег,но, в такой стаг,ой бутылке уже и не могло быть вина! Естественно, за тг,и века любое вино способно пг,евг,атиться в уксус! Поздг,авляю, молодой человек, вы есть честный гг,ажданин и собственник, всем здесь должно г,авняться на вас!

Мунир: (оторопело) Что – делать?..

Лемурье: Г,авняться! Г,авняться на достойного сына общества, сбег,егшего стаг,инный напиток от вг,емени, по законам виноделия ставший уксусом…

Шакирьянов: (теряясь) Так что же… Там и вправду было «Вино Робеспьера»?

Лемурье: Естественно… Но оно не могло дождаться нашего дня и пг,евг,атилось в уксус… Но пг,авда не г,оняет цену бутылки, она только поднимает цену!

 

Немая сцена. Все замерли и молчат.

 

Действие III

 

В доме Артёма. Артём и Шарль Лемурье.

 

Лемурье: (вдруг совершенно без акцента) Артём, слушай, ты тут один честный человек и есть… Скажи, как очевидец: вот Точилин, Сагадеев всё время говорят, что они на грани банкротства… Это правда – или для успеха дела прикидываются?

Артём: (обалдело смотрит на Лемурье. После паузы) Ты кто?!

Лемурье: Чего? Ах, акцент… Да, наплюй, я вообще-то из русских, из эмигрантов, просто вино нужно пробовать с картавостью, а то не поверят…

Артём: Чё, серьезно?

Лемурье: А серьезно – так я не дегустатор. То есть умею, конечно, и делаю – но это не моя основная профессия. Я работаю на швейцарский банк «Строссен»…

Артём: «Строссен»? Это не тот ли, где дядюшка деньги свои держит?

Лемурье: Именно тот самый. Накопили они там много, и мои боссы вроде как все украсть хотели бы, да вот незадача: если они ещё на плаву, ещё пересылать будут – воровать пока не с руки… Другое дело, если и вправду исчерпали себя, выдохлись, банкроты – тогда нечего и ждать – знай, обвиняй их в коррупции, да забирай их капиталы…

Артём: (растерянно) У вас тоже так, что ли?

Лемурье: А как иначе, брат? Наши банки пошустрее ваших будут… Всё забирают и ничего не возвращают… Помнишь шаха персидского – когда свергли – он три дня на коленях стоял, умолял его же деньги отдать. А наши ему – мол, шах нам друг, но вы-то – кто? Вы – человек, похожий на шаха… Езжайте, мол, в Тегеран – а его там к смерти приговорили – оформите путем свой паспорт, и тогда пожалуйте за деньгами… Неужели не слышал – известная история…

Артём: Нет. Не слышал. Вроде швейцарские банки…

Лемурье: Да как же?! А про гаитянского диктатора Дювалье?! А про вашего русского уголовника Япончика?! А про Пал Палыча-то Бородина, кремлёвского вашего завхоза – у того не только деньги свистнули в швейцарском банке, но и самого в заложники захватили и за сколько-то миллионов долларов Кремлю обратно продали, как чечены…

Артём: Господи, Лемурье… Что ты такое говоришь?! Швейцарские банки – и чечены?!

Лемурье: Эх, брат, молодой ты ещё, честный! Вино и то не догадался подменить! Да золото Гитлера, скажи, где?! Неужели забыл, что в швейцарских банках?! Застрелился хозяин – наши и рады стараться, на все вклады лапу наложили…

Артём: Но ведь везде говорят… Везде пишут… Мол, швейцарские банки – самые надежные в мире…

Лемурье: Уж куда надежнее? Ни одна мышь не выскочит! Пиар это все, брат, пиар да реклама… Ну, понятно, они не просто украдут – они в позу встанут. Орать начнут – мол, проклятый! Расхититель народного добра! Деньги у нас отмывать вздумал! Да мы так честны, так честны, что все твои воровские деньги тут же конфискуем!

Артём: Теперь я, кажется, начал понимать…

Лемурье: Поздновато, брат, учиться намерен. Ну, да лучше поздно, чем никогда. Я, хоть и служащий банка, цента в него не положу, потому как знаю и видел все их хитрости коленчатые…

Артём: Интересные вещи, ты, Шарль, говоришь… Получается, пока дядьки мои в силе и при деньгах, им в Швейцарии рады…

Лемурье: Уж как рады, не сказать словами! И примут дураков, и кофеем напоят, и проценты начислят…

Артём: А как пошатнулись дядьки…

Лемурье: Тут уж ясно, вопи про коррупцию, про воровские отмывки и требуй прокуроров, а деньги – под сукно да на вывод…

Артём: И ты приехал не вино хлебать, а на месте их дела проверить?

Лемурье: А как иначе? Зудит у моих хозяев, украсть не терпится – а жалко будущую прибыль упускать… Хотя, впрочем, вина я тоже порядочно нахлебался, отличные тут у вас винные наборы, не то, что в Европе…

Артём: В Европе хуже?!

Лемурье: А ты что думал? Пять веков рыночная экономика, это брат, не двадцать ваших лет! Жулик на жулике, и жуликом погоняет – вот тебе Европа… Как эмигрант скажу – ты там дважды обрадуешься: когда въезжаешь, и тебе кажется, будто ты въехал в рай, и когда выбираешься оттуда, понимая, что выбираешься из ада…

Артём: Может, это только нам, русским, чудится…

Лемурье: Русским-то как раз ничего не чудится, оттого и крестятся мало! Им чего? Приезжают с деньгами, им все рады, все вокруг них осами вьются… А ты посмотри на Европу, как я сперва посмотрел – без денег, без прав, без надежды! Нынче-то ничего, в банк вот посчастливилось попасть – там много русских вкладчиков, русаки им нужны стали в агентуре…

Артём: Так что же получается? Если мои дядьки обеднеют здесь – они своих вкладов там не получат?

Лемурье: Ненужным людям не нужно ничего отдавать – таков уж наш швейцарский принцип…

Артём: (злобно улыбаясь, в сторону) Ну, дядюшки, держитесь… Обласкали вы меня, теперь и мой черед, знать, вас обласкать… (к Лемурье) Шарль, с вином моя честность видна была?

Лемурье: Куда уж лучше! Никак я не ожидал, что такая древняя бутылка окажется подлинной…

Артём: Как был я честен с вином, так и с дядьками честен буду, врать не умею. Худы их дела, все в кредитах, в займах, в долгах, оба скоро копыта откинут. Вот, можешь проверить да своим донести: Точилин последнее племенное стадо голштинских коров в банке заложил, кредит себе на кабальных условиях выбил…

Лемурье: (достает ручку и блокнот, записывает) Гм! Интересно! Стадо голштинских коров, говоришь?!

Артём: А вот тебе письмецо от другого героя – Ахмета Махмутовича Сагадеева: вишь, пишет моей жене, просит ковер продать, б/у – то есть пользованный… И цена-то ковру копейка, и вином его залили – а он, видишь, просит продать, на новый-то не хватает…

Лемурье: Как интересно! А можно мне письмецо это забрать шефам – пусть-ка там у себя подчерк сверят…

Артём: Что, не верится…

Лемурье: Как можно? Такой коммерсант богатый был – и тут вдруг ковры пользованные скупает…

Артём: На, бери… Жалко мне, что ли… Его подчерк, сверяйте на здоровье, вон и подпись есть, и дата проставлена…

Лемурье: Скажи пожалуйста! А мои дураки сидят на золоте, всё ещё думают, брать или не брать… Ну, спасибо тебе, брат, уважил! Я тебя не забуду – отплачу добром, будь уверен…

(Спешно выбегает)

 

Артём: (оставшись один) Что, выкушали?! Будете мне ещё помнить Артёма Точилина, дружки семьи подзаборные… Последним и посмеюсь над вами, дурнями, как вас наподобие шаха или Пал Палыча Бородина, по законам революционного времени экспроприируют…

 

Снова кабинет Точилина. Матвей Демьянович весело пересчитывает купюры и пакует их по конвертам.

 

Точилин: (мурлыкая) Эта взятка для ежа… Это – взятка для чижа… А для волка… (задумчиво держит в руках очередной конверт, потом мнет и выбрасывает его) А для волка – кожура…

 

Вбегает мокрый и изнуренный Сагадеев. Чуть не замертво падает в кресло.

 

Точилин: (весело) Ты мне мебель-то не ломай… Чать, деньги плочены…

Сагадеев: (орёт с перекошенным лицом) Плочены? Всё! Больше не оплатишь! Конец! Финита ля комедия!!!!

Точилин: Да что с тобой, Ахмет Махмутович, уж не болен ли ты?

Сагадеев: Хуже! Мёртв! Убит!

Точилин: Да что с тобой!

Сагадеев: Всё украли! Проклятые швейцарцы, всё украли, всё, что каторгой этой непосильной нажито, грехом этим смертным, гноем, потом, кровью да смрадом – всё коту под хвост, всё прахом пошло…

Точилин: (изумленно) Разве швейцарцы воруют?

Сагадеев: Я тоже думал, что нет… А что они, не люди, что ли… Вон! (показывает в руке мятый, сопливый конверт) Вон, заказное из Цюриха… Всё подмели, хочешь – судись, хочешь – вешайся…

Точилин: (ероша волосы) Погоди, погоди! И я ведь с утра такое получил! Заказной конверт, из Швейцарии, из банка… Они каждый год присылают такие – с начислением процентов…

Сагадеев: (саркастически) Начислили! Уж начислили они нам по первое число…

Точилин: (нервно, лихорадочно роясь в бумагах) Да где же оно было-то?! У тебя какой банк, «Строссен»?..

Сагадеев: Он самый… был…

Точилин: (продолжает рыться) Да где же… Чего они хоть пишут-то?!

Сагадеев: Иезуиты… Мало того, что украли – ещё и издеваются! Пишут – мол, обнаружилось, что ваши деньги криминальные, нажиты преступным путем, ограблением своего народа, а потому арестовывают они мой счет…

Точилин: (роется все более нервно) Да где же? Лежал ведь, помню! Здесь, в корреспонденции лежал… Так, говоришь, пишут, криминальные деньги?!

Сагадеев: Пишут, шайтановы дети! Мол, мы с законом не в ладах, потому они у нас замораживают счет… И нет бы, сволочам, вернуть народу – они этот штраф себе приписывают, мол воровали мы, а они – возмездие праведное – нас таким образом карать вздумали…

Точилин: Неужели и мне посмеют?

Сагадеев: А чего не посметь? Это в Уфе мы с тобой большие люди, а для Швейцарии мы кто? Никто и звать никак... Иди теперь, свищи ветра в поле… И какие же мы были слепцы, слепцы… За границу, за рубеж, черти, кому такие деньжищи переправлять!!! Где были глаза наши, Демьян, где был ум наш?!

Точилин: Украл его кто-то, что ли?!

 

Самодовольно, игривой походкой входит Артём. В руке – конверт.

 

Артём: (язвительно улыбаясь) Доброго Вам утречка, Демьян Матвеевич, и доброго вам здравия, Ахмет Махмутович! Чего с утра пораньше взыскались? Уж не этот ли конвертик ищите?

Точилин: (окрысившись) Отдай, дурак! Отдай!

Артём: Да забирайте, невелико сокровище…

Точилин: А ты откуда знаешь?

Артём: Да знаю уж! С первого дня знаю, чем дело кончится… На каждого жука птица найдется склюнуть… А вы уж думали – такие мы важные, разве кто на нас подымится, разве кто у нас чего взять посмеет…За гордыню свою, дядя, и страдать будешь – Голиаф ты недоделанный! Как верно писал Антиох Мирликийский…

Точилин: (принимая конверт, растерянно, в ужасе) Чего он писал?!

Артём: (легкомысленно) А я почем знаю, это вы меня с детства им стращаете…

 

Точилин читает письмо из Швейцарии. Читая, жестами изображает возмущение, страх, гнев. Все молчат. Висит тяжелая, свинцовая пауза.

 

Точилин: (словно очнувшись) Да как так может быть?! Это же не мы! Это же Европа, Швейцария! Быть такого не может! Украли… Всё украли… А я, дурак, сколько слал-то им, и пачками, и чемоданами возил… Зачем?! Зачем все было?! Господи, ответь, за что?! Как может такое… В голове не укладывается… В глазах темно… Росчерком пера всю жизнь мою украли, всё дело перечеркнули… В ад низвергли, в геенну огненную…

Сагадеев: Жулики! Воры! Мерзавцы! Ради чего тогда жить?! Как жить в мире без честных людей?!

Точилин: Скобари! Скобари швейцарские… Деньги им наши криминальными показались… Чистоплюи… Себе-то взять не побрезговали… А мы тут…

Сагадеев: Что же это будет, Демьян Матвеевич?! Как же жить дальше, как людям в глаза смотреть – без капиталов-то? Скольких мы под планку подвели – ради этих швейцарских гномов, что ли?! Артём, я мать твою знал… Тебя на руках носил… Ты мне скажи, по-божески ли это, по-людски ли?! А, Артём?!

Артём: (пожимает плечами) Какой мерой мерили – той же и по лбу получаете, Ахмет Махмутович… А почему вы думали, что будет иначе?! Чемодан с долларами чужому дяде в чужую страну отвезли да там бросили – ну поставьте вы себя на его место, разве не так же бы поступили?!

Точилин: (плаксиво) Что ты городишь, дурак?! При чем тут мы?! Это же Европа, европейцы, Швейцария… была… А сейчас что… Одни Сагадеевы, что ли по свету живут?!

Сагадеев: Или же одни Точилины?!

Артём: Издавна известно – наказан тот, кто разума лишен. Объясните вы мне, ненормальные люди, мне, нормальному человеку – почему вы думали, что будет иначе?! Из каких таких соображений – отбросив ваши всхлипы про Европу…

 

Нервно, возбуждаясь, ходит взад-вперед.

 

Да ведь даже для честного, кристально-искреннего человека вы представляете собой тяжкое искушение – ибо кто вы есть? Мародеры, шкуроеды, захребетники! Велик ли грех такого клопа раздавить, да ещё и коньячку нанюхаться… Клопы-то, говорят, коньяком пахнут, а?! Ну, отвечайте, велик ли грех таких вурдалаков обставить, а?

Точилин: Так ведь, племяш, Европа же была…

Сагадеев: Цюрих ведь, видишь… (тычет пальцем в почтовый штемпель)

Артём: А уж что касается вашего брата – торгаша, так ему и вовсе грех вас не давить на коньячные нужды, и бровью не поведет! Европа, говорите?! Цюрих, плачетесь?! Да кто вы есть-то?! Посмотрите вы сами на себя! Рассудите вы своим умишком-то, пока последний не отшибло, сами рассудите: если ради этих своих денег не пощадили вы ни детей малых, ни стариков-ветеранов, ни села, ни города, ни Родины своей, ни присяги юности – если вы все это предали и продали ради этих денег – то почему же европеец не имеет по-вашему права вас, упырей, продать и предать?! Чем он вам обязан, этот европеец, и через какие клятвы ему переступать? Али страшнее они будут, чем вами топтаные?!

 

Точилин: (Падает на стул, прижимает обе руки к сердцу, по лицу катятся слезы) Молчи! Молчи, дурак! Молчи, жулик уксусный… Не твоего ума дело… Разберемся ещё! Мы этот Цюрих… Ох-ох, как защемило сердце-то… Мы Цюрих этот в бараний рог ещё! Посмеют они нам! Да мы с Ахметом Махмутовичем в Страсбург подадим! В Гаагу подадим!

Артём: (смеется) А чего им подавать? Чать, не нищие, да и подали вы им в шапку больше некуда… Всех обокрали, а этим, в Страсбурге, даром и отдали – возвращай теперь… Много ли от вас, дракул, вернёшь, что к вам в когти попало? А там ребята посерьезнее будут, подольше вашего в бизнесе…

Сагадеев: О, Аллах, услышь! Я обобран и убит, смилуйся!

Точилин: (хрипит) Сердце, сердце моё…

Артём: Ты гляди – как банкрот, так сразу и сердчишко нашлось! А то все тебя, Демьян Матвеевич, бессердечным считали, извиняй на недобром слове…

Точилин: (падая со стула на пол, ещё пуще шаря сердце на груди)    Артёмка! Врача мне! Врача позови! Доктора надо…

(поникает головой, впадает в беспамятство)

Сагадеев: О! Гляди, Артём, никак он помер?

Артём: (нажимая на кнопку селектора) Марина? Вызывай шефу неотложку, он в больницу поедет… (поворачиваясь к Сагадееву) Может и вам доктора, Ахмет Махмутович? Вам бы не доктора уже, священника бы вам обоим, да боюсь, поздно ему, не поспеть ему к вам, дуракам, далеко вы уже ушли-то…

 

Занавес.

 

© Александр Леонидов (Филиппов), текст, 2005

© Книжный ларёк, публикация, 2017