Андрей Штин. Полуторка и другие военные истории

Из цикла рассказов «Была нужна одна победа...»

 

Полуторка

 

Посвящается водителям Великой Отечественной Войны,

павшим на её дорогах и доехавшим по ним до победы

 

 

Наконец-то это томительное ожидание закончилось. Ночью 23 мая 1942 года в автомобильную роту подвоза, в которой служил Иван, прибыл вестовой из штаба автотранспортного батальона с долгожданными приказами. В них чётко и ясно говорилось: советское командование предпринимает попытку прорыва линии окружения войск Юго-Западного фронта ударом извне частью сил 38-й армии.

Их роте было приказано немедленно подготовить уцелевшую технику к ходу, неисправную уничтожить на месте или привести в полную негодность. Была поставлена чёткая задача: вывести все исправные машины из окружения через точки прорыва.

В душе каждого бойца-водителя зажёгся потухший было огонёк надежды на то, что весь этот кошмар, наконец-то, закончится. В автороте от сорока трёх машин осталось всего лишь десять исправных грузовиков Газ-АА, называемых «полуторками» за их грузоподъёмность в полторы тонны полезного груза. Рота понесла тяжёлые потери: в её составе не осталось ни одного тягача, они, как и почти все остальные машины, были уничтожены немецкой авиацией.

 

*  *  *

 

В стороне предполагаемого прорыва громыхала канонада орудий, но кто по кому бил, было непонятно. Командир автороты нервничал, поглядывал в сторону предполагаемого прорыва и торопил всех отборным матом, забыв про уставные формы общения военнослужащих РККА (РККА — Рабоче-крестьянская Красная армия – Прим. автора):

– Шевелитесь, мать вашу, или что, ласки от немца ждёте?! Вон он как ласкает, сукин сын, слышите?! Всю горючку с неисправных машин слить в баки «живым», что не влезет – в канистры и в кузов! Про масло и керосин не забудьте! Стахеев?

– Я! – ответил Сашка, призванный в армию весной этого года и оказавшийся на удивление неплохим водителем. Плохие просто не выживали на дорогах войны под огнём и налётами противника.

– Ко мне! – подозвал его лейтенант и развернул перед ним на ящике карту. Как только вопрос с «горючкой» был решён, а неисправные машины приведены в полную негодность, все водители собрались возле Ивана, бывшего душой автороты. Он ещё с юности был влюблён в технику и с завязанными глазами мог разобрать и собрать двигатель любой машины: будь то трактор, ГАЗ или ЗИС. Поэтому все, даже командиры, уважительно звали его по имени и отчеству Иван Васильевич. В РККА он остался навсегда после того, как во время советско-финской войны в селе ночью сгорел его дом, а вместе с ним и вся семья: отец с матерью, молодая жена и двое ребятишек. Причина пожара осталась неизвестной. Поджог это был или просто несчастный случай – выяснить так и не удалось. Возвращаться ему было некуда и незачем. Не без помощи своих командиров он навсегда остался в армии. Ему уже не раз предлагали повышение по службе, но он каким-то чудом избегал его и оставался рядовым бойцом-водителем, вечно измазанным машинным маслом.

Теперь, ожидая приказ к выдвижению, все собрались вокруг него и он, угадывая мысли бойцов, достал кисет с махоркой и кусок газеты. Табака тогда ни у кого уже не было, только он один сохранил свой неприкосновенный запас. Ради такого случая, как сейчас, им можно было и пожертвовать.

– Ну что, братцы, не так-то всё и плохо! Выведем своих лошадок?! – спросил он собравшихся вокруг него водителей, щедро отсыпая щепотками табак на протягиваемые ему кусочки газеты.

– Теперь-то точно выведем! Слышишь, как громыхает?! – говорили бойцы, закуривая самокрутки и поглядывая в сторону, откуда доносилась канонада орудий. Взгляд Ивана внезапно упал на Сашку. Тот сидел на подножке своей «полуторки» и отстранённо смотрел в землю.

– Хорошо бы было, – сказал Иван повеселевшим бойцам-водителям и, взяв с собой кисет, подошёл к Сашке. Тот поднял голову, по щекам молодого парня текли слёзы. В его глазах был не просто страх, а отчаяние! Иван первый раз видел этого парня в таком состоянии. Тот всегда возвращался со всех заданий на своей «полуторке» целым и невредимым и никогда раньше не показывал своего испуга.

– Ты чего это, Саня? В первый раз, что ли? Держи, покури и всё пройдёт, – он протянул ему свою зажжённую самокрутку. Но тот даже не взглянул на неё. Пряча лицо от испытывающего взгляда Ивана, он протянул треугольник письма, которое получил от жены ещё в первых числах мая перед началом Харьковской наступательной операции.

 

*  *  *

 

Прошу прощения у читателя, но необходимо вкратце обрисовать ситуацию, сложившуюся на момент описываемых событий. 12 мая 1942 года части Южного и Юго-Западного фронта перешли в наступление на Харьковском направлении. В первые дни нашим войскам сопутствовал успех. В районе Барвенковского плацдарма оборона противника была прорвана, и наши части углубились на территорию противника до трех-шестидесяти километров. Однако 17 мая 1-я танковая армия вермахта армейской группы Клейста, оперативно среагировав на сложившуюся ситуацию, нанесла с фланга мощный удар в тыл наступающим частям Красной Армии. Уже в первый день своего наступления немцам удалось прорвать оборону 9-й армии Южного фронта и отрезать советским войскам пути отхода на восток. Необходимых подкреплений и сил для отражения такого удара немецких войск не имелось. Начальник Генерального штаба Василевский предложил отвести войска с Барвенковского выступа, однако Сталин разрешения на отступление не дал. Член Верховной Ставки Н. С. Хрущёв, пытаясь прикрыть вину своего бездарного командования и спасая себя, намеренно выдавал Ставке неверные данные о положении наших частей и силах противника.

К 19 мая ситуация резко обострилась, и обстановка на юго-западном направлении стала катастрофической. В соответствии с немецким планом «Фридрихус-1», 6-я армия генерала Паулюса из района Балаклеи и армейская группа генерала Клейста из района Славянска и Краматорска начали наступать в направлении Изюма. Ударные группировки противника быстро вышли в тыл другим, ещё не окружённым советским частям. Только тогда Ставкой был отдан приказ о прекращении наступления на Харьков, но было уже поздно! С севера прорвались танковые соединения 6-й армии Паулюса и устремились на юг. К исходу 22 мая окружение частей РККА, участвовавших в Харьковской наступательной операции, было завершено. В результате значительная часть войск ударной группировки Красной Армии оказалась полностью заблокирована и окружена. Начались отчаянные попытки вырваться из этого «котла».

 

*  *  *

 

Иван развернул письмо, переданное ему Стахеевым, и прочёл: «Любимый Сашенька, знаю как тебе нелегко там, хочу чтобы ты знал: я всегда с тобой! Я всем подругам говорю: водитель – самая опасная работа на войне. Милый, у нас будет ребёночек, теперь ты просто обязан вернуться живым! Не хочу растить ребёнка без отца, будь прокляты эти фашисты и Гитлер! Не знаю, есть ли у вас газеты, поэтому высылаю тебе вырезку из “Правды”. Выполни этот приказ ради нас и вернись живым, умоляю тебя!» В письмо был вложен небольшой кусочек газеты, где было напечатано: «Приказ Верховного Главнокомандующего № 130 от 1 мая 1942 года: Приказываю всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев». Прочитав это, Иван отдал письмо Сашке и двинул того вполсилы в ухо. Отлетев с подножки прямо в пыль, тот встал, отряхнулся и спросил:

– Ты чего это, Иван Васильевич?!

– Чего, чего?! Да того! Думаешь, один такой?! У Степанова жена померла, а дома три рта без мамки и без куска хлеба остались, и что?! Молчит, стиснул зубы и ездит! Ты же, Сашка, никогда не дрейфил, а тут-то чего?! – разозлился на него Иван.

– Да не боюсь я! Меня ещё вечером загрузили ящиками со снарядами и патронами, а сейчас приказали доставить их на батарею «сорокопяток» и на позиции 4-го батальона. Они будут наш отход прикрывать, а я дороги той совсем не знаю! Не доеду я до них! – ответил он, и Иван, несмотря на вспыхнувшую злость, понимал – парень был прав.

– Ну-ка, малой, давай за мной! – позвал Иван Сашку, и они направились к лейтенанту. Тот удивлённо взглянул на них и, потянувшись рукой к своей кобуре, зарычал на молодого:

– Ты ещё здесь, Стахеев?! Под трибунал захотел?! Сейчас уже солнце взойдёт! Как же ты, мать твою, доедешь?! Да я тебя сейчас сам прямо здесь расстреляю!

– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? – спросил его Иван Васильевич.

– Разрешаю! Тебе чего надо, Иван Васильевич, своих дел не хватает?!

– Разрешите мне выполнить задание Стахеева на его машине. Он ни разу не ездил в 4-й батальон, а я ту дорогу знаю, как свои пять пальцев, помню все повороты, ямы и выбоины.

Лейтенант на минуту задумался, посмотрел на Сашку, затем на Ивана.

– Хорошо, но знай — эти снаряды и патроны нужны там сейчас как воздух! Так что хоть на спине, хоть в зубах тащи ящики, но они должны быть там и как можно скорее, – сказал он и уже спокойным голосом добавил: – Солнце вот-вот взойдёт, постарайся уцелеть, Иван Васильевич. Нагонишь нас в точке сбора, думаю, что успеешь, часов пять у тебя ещё есть.

– Знаю, всё будет нормально, старшой, ещё увидимся, – ответил Иван и вместе с Сашкой зашагал в сторону машин. Дойдя до своей «полуторки», он показал Стахееву, где лежали инструменты и заводная рукоятка. Затем, словно прощаясь со своей машиной, он погладил её руль и сказал Сашке:

– Береги мою Галю. Если с ней что случится, я тебя, малой, и на том свете сыщу! Так что смотри у меня!

– Не волнуйся, Иван Васильевич. Сберегу я твою Галю, всё будет нормально, – ответил Сашка. Он, как и все в автороте, знал – Иван называл свою машину именем погибшей жены и никого к ней не подпускал.

– Ну, давай до встречи, береги себя тоже, – попрощался он, прикидывая в голове скорость, с которой поедет.

 

*  *  *

 

До позиций 4-го батальона и батареи «сорокопяток», что были на западе от них, было всего лишь восемь километров. Но «всего лишь» было бы, если бы в небе не хозяйничала немецкая авиация. Она превратила все дороги в сплошные полосы препятствий с ямами и воронками, но не это волновало Ивана. Он уже не раз ездил в этом направлении и знал, где и как можно было объехать разбитые участки. Его беспокоило другое — всходило солнце! Теперь его одинокий грузовик будет лёгкой мишенью для немецких самолётов, выдавая себя на грунтовой дороге шлейфом пыли из-под колёс. Выехав, он мысленно материл Сашку за то, что тот сразу не обратился к нему за советом, теперь из-за глупости Стахеева драгоценное время было упущено. Если бы у Ивана в запасе было бы тридцать-сорок минут, он уже возвращался бы назад на пустой и разгруженной машине.

Когда он проехал уже добрую половину пути, в подтверждение его мыслей в небе раздался гул самолётов, идущих на низкой высоте. Двигаясь по дороге в сторону запада и маневрируя между воронками, Иван их не видел, те шли с востока и, очевидно, уже возвращались с задания. Прислушиваясь сквозь шум мотора своей машины к гулу их двигателей, он пытался уловить в нём малейшее изменение. Только так, не видя перед собой в небе противника, можно было предугадать его атаку. Этот опыт уже не раз спасал водителю жизнь, не подвёл он его и сейчас. Как только ровный шум в воздухе сменился на нарастающий вой, Иван понял – грузовик заметили, вот-вот будет атака. Судя по звуку, это были немецкие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87». Их пилоты для психологического эффекта во время атаки наземных целей включали сирену, и её вой вселял страх и ужас в людей, которым эти самолёты несли смерть. Рассчитав время, Иван крепко сжал руль и, прошептав машине: «Выручай, милая!», нажал на педаль тормоза. «Полуторка», словно услышав его слова, остановилась, и от такого резкого торможения её сразу же накрыло облаком пыли. Иван не ошибся в своих расчётах! В небе над ним раздались очереди авиационных пулемётов, и предназначавшиеся для него пули подняли на дороге перед ним фонтанчики пыли — немец промахнулся. И на этот раз смерть прошла мимо! Повторного захода и новой атаки не было. Очевидно, немцы уже истратили весь боекомплект во время своего вылета, и пара немецких штурмовиков Ю-87ушла прежним курсом на запад.

Несмотря на то, что это был уже далеко не первый налёт, Ивану понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Не каждому из водителей и не всегда удавался этот манёвр на дороге, который только что спас ему жизнь. А ведь он дважды поцеловал свою смерть! Во-первых, немец промахнулся, но если бы у него был полный боекомплект, то он запросто смог бы и повторить атаку. Во-вторых, ходовая часть «полуторки» была рессорной. У этой конструкции был один серьёзный недостаток: при резком торможении амортизационные блоки принимали на себя многократные нагрузки. Рессорные листы могли сдвинуться относительно продольной оси, и любая встряска кузова со снарядами могла закончиться плачевно. Проще говоря, от такого торможения боеприпасы в кузове машины могли детонировать, и их подрыв разнёс бы машину на куски почище любой авиабомбы. Однако риск был оправдан, так как любое попадание очереди из авиационного пулемёта в кузов с боеприпасами привело бы точно к такому же результату.

Придя в себя и отдышавшись, Иван вышел из кабины и осмотрел машину. Видимых повреждений не было. Несмотря на то, что от резкого торможения ящики в кузове сместились, груз был цел и невредим. До конечной цели пути осталось около трёх километров. Иван посмотрел и вслушался в направление позиций 4-го батальона. Несмотря на то, что солнце уже взошло, в той стороне стояла тишина. Скорее всего, попытка прорыва из окружения стала для немцев неожиданным сюрпризом, и теперь всё их внимание было приковано к участкам, где наши войска пытались пробить бреши в «кольце». Это было только на руку Ивану. Сев за руль и пытаясь нагнать упущенное время, он нажал на педаль газа. Несмотря на воцарившуюся тишину, он знал — на фронте она всегда обманчива.

 

*  *  *

 

Оставшиеся три километра Иван преодолел быстро и без происшествий. На позициях батареи 45-миллиметровых орудий и 4-го батальона его помнили и встретили с теплом и уважением. Эти люди, которым предстояло прикрывать прорыв из окружения, понимали, что шансов уцелеть у них практически нет, поэтому иллюзий никто не питал. На тот момент от полного состава батальона осталось уже не более ста человек, но, несмотря на это, все держались мужественно. Они были готовы выполнить данный им приказ, сделать это ради жизни других, абсолютно незнакомых людей. Помогая разгружать машину, Иван видел и слышал, как комиссар батальона говорил своим бойцам:

– Мы погибли бы раньше, товарищи, если не погибали бы наши отцы, деды и прадеды, дававшие отпор врагу! Так давайте же и мы сегодня, ради их памяти, ради жизни родных и близких, не посрамим себя трусостью и покажем фашистам наши зубы!

Комиссар 4-го батальона всегда мог найти нужные для людей слова.

Когда разгрузка была закончена и кузов опустел, комиссар подошёл к Ивану:

– Спасибо, что снаряды привёз. Вот-вот немец нагрянет, а пушкари совсем пустые были!

– Повезло, мог и не доехать, по дороге с воздуха обстреляли. А где Павел Семёнович, комбат-то ваш? – спросил Иван. Комбат 4-го батальона тоже увлекался техникой и иногда, во время коротких встреч, они беседовали о машинах и другой технике.

– Нет больше Павла Семёновича. Убило вчера миной, когда вечернюю атаку отбивали. Дорога, по которой ты ехал, ещё цела?

– Не везде, много ям и воронок, но проехать можно.

– Возьми с собой раненых, из них трое тяжёлых, – комиссар посмотрел в сторону противника. – Эти вот-вот начнут. Что-то слишком долго они медлят сегодня с атакой. Видно основательно готовятся, сволочи! Когда тут всё начнётся, нам будет не до них, да и новые появятся, а так, может, эти и уцелеют. Приказывать не буду, знаю — на дороге с ними в кузове не сманеврируешь. Возьмёшь?

– Возьму, комиссар. Ради того, что ты только что сказал, возьму! Грузитесь быстрее, а то и в самом деле немец появится, – Иван отлично понимал — только что он подписал себе смертный приговор. Имея в кузове людей, тем более раненых, он уже не сможет маневрировать на дороге так, как если бы ехал порожняком. Не сможет потому, что в кузове будут живые люди! Но слова комиссара, услышанные им до этого и обращённые к бойцам батальона, глубоко запали ему в душу.

Как только раненых погрузили в машину, Иван ещё раз посмотрел в сторону на удивление тихого в эти утренние часы запада. «Успею!» – решил он, когда люди, обречённые на подвиг, помогали завести ручкой двигатель. Как только полуторка зарычала родным голосом, вся неуверенность исчезла. Он снова оказался в родной стихии, но помнил, что в кузове девять раненых, из которых трое в тяжёлом состоянии. Справа от него сидела заплаканная девушка-санитарка. Комиссар силой запихал её к нему в кабину. Надавив на газ и вглядываясь в небо, он подумал: «Молодец комиссар, хотя бы этих людей и девчонку спас!» Объезжая воронки на дороге, он спросил девушку:

– Как зовут тебя, красавица?

– Галя.

Он усмехнулся:

– Надо же, прямо как мою машину, не эту, а мою, родную.

Почему он назвал свою машину Галей, он объяснять не стал. Ему было не до этого. Выруливая между воронок, он щурился от слепившего его солнца, всматривался в небо и прислушивался, ожидая услышать звук немецких самолётов. Когда позади них, на оставленных ими позициях, загрохотали звуки боя, Галя вытерла слёзы и прошептала:

– Теперь я не смогу жить спокойно! Я должна была быть там!

– Дурочка, умереть всегда успеешь! Эти люди только что подарили тебе и раненым жизнь, береги её, иначе ради чего всё это?! – ответил он, а машину внезапно накрыли тени от появившихся немецких истребителей. «Проклятое солнце!» – успел подумать Иван. Из-за слепившего солнца он их не увидел, а ревущий на разных оборотах двигатель заглушил звук их моторов. На этот раз немецкие асы не промахнулись!

 

*  *  *

 

Иван Васильевич погиб, так и не узнав, что из их автороты из окружения удалось выйти живым только Стахееву Александру, тому самому молодому парнишке, на место которого он и сел. Их колонну грузовиков, вырывавшихся из «котла», немцы уничтожили с воздуха. Сашка пересёк линию фронта уже пешком. После проверки и жестоких допросов, он написал жене, что если родится мальчик, то имя их ребёнку будет Иван. Стахеев встретил победу в 1945 году уже на дорогах Европы. Иван Васильевич так и не узнал, что в те майские дни около ста бойцов 4-го батальона и батарея «сорокопяток», которым он привёз боеприпасы, почти сутки сдерживали противника и не давали ему выйти в тыл к нашим войскам. Выполнив приказ, батальон в составе всего лишь шестидесяти человек вырвался из «котла». А одно-единственное орудие и отделение бойцов ещё несколько часов не давали немцам переправиться по деревянному мосту [Этот эпизод описан в рассказе «Неизвестный подвиг» из цикла рассказов «Рассказы ветеранов»]. Ничего этого он уже не узнал. Когда Иван, сын Сашки, тоже стал водителем, то проезжая на своей машине по дорогам Харьковской области Украинской Советской Социалистической Республики, он постоянно думал, что где-то здесь погиб мужественный человек, в память о котором он носит своё имя.

Иван Александрович Стахеев знал и помнил про тех, кому он и его отец были обязаны жизнью. Несмотря на все усилия наших войск, вырваться из этого окружения удалось не более сорока тысячам бойцам. Советские потери Южного и Юго-Западного фронта приблизительно были около 270 тысяч человек личного состава, из них более 200 тысяч безвозвратных. Точное число потерь выяснить так и не удалось. Большинство погибших до сих пор числятся в графе «без вести пропавший». Земля в местах тех боёв так и остаётся наполненной останками ещё не захороненных бойцов, как советских, так и представителей «исключительной» нации. Трагедия окружения наших войск под Харьковом закончилась лишь в феврале 1943 года, когда командующий 6-й армией фельдмаршал Паулюс подписал под Сталинградом капитуляцию немецких частей. А до этого, после Харьковской катастрофы, нашим войскам ещё предстояло, неся тяжёлые потери, отступать до самой Волги.

 

Не забывайте, уважаемые читатели, тех, кому мы обязаны жизнью!

 

08.08.2016

 

Слёзы Воронежа

 

Памяти медсостава РККА и медработникам

Красной армии Советского Союза посвящается

 

 

В десять часов утра раздался нежданный телефонный звонок. «Опять ошиблись номером!» – раздражённо подумала Анастасия Константиновна и тихонько пошла с кухни в гостиную, где телефон звонил всё настойчивее и настойчивее. Она терялась в догадках: «Кто же так усердно названивает?» Взрослые дети, давно живущие отдельно, были на работе, а с подружками-соседками они созванивались после обеда.

Подняв трубку, пожилая женщина услышала мужской приятный баритон с иностранным акцентом:

– Алло! Здравствуйте, куда я попал? Это квартира?

– Да.

– Мне нужна Анастасия Константиновна Карасёва.

– Я вас слушаю.

– Ещё раз здравствуйте. Наконец-то я вас нашёл, с большим трудом узнал ваш номер! Умоляю, пожалуйста, не вешайте трубку! Мы встречались, но тогда вы не знали моего имени. Меня зовут Гюнтер Вербер, я из Германии, хотя, скорее всего, вы не помните меня.

Среди знакомых Анастасии не было немцев, да и иностранцев вообще, и она вежливо ответила:

– Боюсь, вы ошиблись номером. У меня нет друзей за рубежом.

– Мы не были знакомы, я только недавно узнал ваше имя и ваш номер телефона. Во время войны мы были врагами и встретились в Воронеже. Тогда вы были медсестрой и случайно натолкнулись на раненого русского разведчика и пленного немецкого танкиста. Это же вы спасли мою жизнь, когда дотащили меня до своих позиций. Вспомнили?

По телу Анастасии пробежала лёгкая дрожь. Какое-то время, сжимая в руке трубку, она молча стояла у телефона. Эти слова вернули её на несколько десятилетий назад во времена Великой Отечественной войны. Когда пожилая женщина наконец-то пришла в себя от услышанного, она смогла лишь тихо сказать:

– Да, помню.

– Я уже несколько дней в России: привёз внучку, чтобы показать ей вашу страну. Сейчас мы в Москве, я могу с вами встретиться?

– Гюнтер, я очень плохо хожу и не могу выехать далеко в город.

– Не волнуйтесь, скажите домашний адрес, я сам к вам заеду…

После этого разговора Анастасии стало не по себе. Чтобы успокоиться, она налила кружку горячего чая и села за кухонный стол. Внезапно нахлынувшие воспоминания вернули её в прошлое, в осенние дни 1942 года. Она вспомнила ожесточённые бои на улицах Воронежа, проходившие на Чижовском плацдарме. Нежданный телефонный звонок воскресил в памяти её молодость и события тех страшных дней.

 

*  *  *

 

Прошу прощения за отступление от повествовательной части рассказа, но для полной картины необходимо обрисовать ситуацию, сложившуюся на момент описываемых событий. В конце июня 1942 года, во время отступления советских войск после провала майского наступления на Харьков, противник нанёс мощный удар на стыке Юго-западного и Брянского фронта. Армейская часть группы «Юг», силами немецкой 2-й и 4-й танковой армии, при активном участии 2-й венгерской армии и частей 8-й итальянской армии, под командованием фон Вейхса начала наступательную операцию на Воронеж, являвшуюся одной из основных целей летне-осенней компании немецких войск на Восточном фронте под кодовым названием «Блау», переименованной позднее в «Брауншвейг». Этот город являлся основной точкой поворота германских соединений на юг, а также главной базой, с помощью которой предполагалось обеспечивать фланговое прикрытие основного направления всей военной компании 1942 года на Сталинград с последующим продвижением на Кавказ. Немецкой группировке сопутствовал успех. К середине августа ей удалось выбить советские части из Воронежа, овладев почти всей правобережной частью города.

С большим трудом частям Воронежского фронта удалось закрепиться на правом берегу реки Воронеж на Чижовском плацдарме, прозванном солдатами сражающихся сторон «долиной смерти». Она простиралась от правобережья и поднималась на береговые холмы южной части города. От центра Воронежа через Чижовку протянулась главная полоса обороны гитлеровцев с множеством узлов сопротивления. Под огневые точки фашисты приспособили подвалы и погреба, фундаменты домов и все каменные постройки. Начиная с августа 1942 года по 25 января 1943 года, в этом районе города шли ожесточённые бои, незаслуженно забытые историей. Эти схватки по ярости не уступали тем, которые чуть позднее стали происходить в Сталинграде, а интенсивностью не отличались от сталинградских. Точное число советских потерь за Чижовский плацдарм не удаётся выяснить до сих пор. Воронеж был вторым городом в истории Великой Отечественной войны, в котором более полугода проходили тяжёлые городские бои, и третьим, после Ленинграда и Севастополя, по длительности нахождения на линии фронта.

 

*  *  *

 

Настя Карасёва, молодая медсестра, окончившая в том году школу, видела всё это своими глазами, а не слышала от других, как прежде. Не так давно она закончила медицинские курсы, и её сразу же перевели на Воронежский фронт в действующие части Красной армии. К этому времени занятая противником часть Чижовского плацдарма была превращена в мощный опорный пункт. Наступление ударной группировки 40-й армии, начатое в ночь на 12 августа, завершилось в конце сентября. Занятый советскими частями участок был значительно расширен и углублён. Понеся значительные потери, обе стороны перешли к жёсткой обороне. Атаки за улучшение позиций продолжались днём и ночью. После того, как наши части закрепились на занятом рубеже, Настя оказалась на правом берегу Воронежа, где начались ожесточённые уличные бои. Молодая девушка сразу же попала в эпицентр сражения за Воронеж. Анастасия многого не знала и училась всему на ходу: как действовать во время городского боя, как вести себя во время постоянных контратак противника. Не раз ей приходилось брать в руки оружие убитых или раненных бойцов и вести из него огонь по противнику…

Эта атака началась с первыми лучами утреннего солнца. Бойцы уже знали, что делать, и после первых же выстрелов краткой миномётной артподготовки пошли в атаку. У них было всего лишь несколько минут, чтобы, пригибаясь к земле и используя любое укрытие, пробежать, проползти смертельные десятки метров, а затем в ближнем бою выбить противника и занять здания на противоположной стороне улицы. Секунды объятий со смертью и всё! И вроде бы вот оно — минутное счастье бойца! Оно в руках солдата, но его нужно сначала взять, а затем удержать во что бы то ни стало! Но не тут то было...

Пара решительных бросков в сторону зданий на стороне противника, и эта атака захлебнулась под огнём неприятеля так же, как и предыдущая. Назад на наши позиции вернулось на двенадцать человек меньше, чем уходило в бой. Обстановку осложняло ещё одно обстоятельство. За время, пока продумывался новый ход, противник менял огневые точки: передислоцировал места пулемётных гнёзд, и немецкие снайпера также «ломали» свои позиции. И с каждым часом у батареи 82-миллиметровых батальонных миномётов становилось всё меньше и меньше боеприпасов. Если за утро батальон, в составе всего лишь двух «тощих» по численному составу стрелковых рот, не закрепится на противоположной стороне улицы, то всё, что они делали и ради чего бились, будет зря! С этого участка противник сможет нанести контрудар и, в случае его успеха, вести с новых позиций постоянный и непрерывный артиллерийский обстрел переправы советских подразделений на Чижовский плацдарм.

 

*  *  *

 

На людей, только что вернувшихся в присыпанные щебнем руины здания, было больно смотреть. Провалившаяся атака показала, что все подходы к заветным домам на той стороне улицы намертво перекрыты.

– Товарищ командир, разрешите обратиться? – спросила Анастасия симпатичного старшего лейтенанта, который был старше её всего лишь на год или два. После провала утренней вылазки, тот, судя по напряжённому взгляду, не знал, что делать. Они со снайпером и корректировщиком миномётной батареи стояли у разлома в стене и пытались определить внезапно открывшиеся позиции огневых точек противника.

– Твоих раненых я уже отправил в тыл… – сказал офицер, напряжённо глядя в щель разбитого здания. Как только он это сказал, над его головой просвистела пуля немецкого снайпера и со звонким стуком ударилась о кирпичную стену за его спиной.

– Черти! – резко пригнув голову, выдохнул лейтенант. – Что у тебя?

– Разрешите сползать и проверить, вдруг там ещё остались раненые. Позицию я знаю. Если ребята прикроют, я смогу их вытащить.

Офицер посмотрел на неё с нескрываемым уважением.

– Хорошо, только не спеши, обожди несколько минут. Сейчас солнце взойдёт повыше и начнёт немцу в глаза бить, глядишь, у тебя и получится. Семён Павлович, – обратился он к пожилому бойцу, – прикроешь с бойцами сестрёнку?

– Конечно, не бойся, дочка. Прикроем, – спокойно ответил бывший сибиряк-охотник, сжимая в руках снайперскую винтовку.

Глядя сквозь щель в сторону немецких позиций, Настя быстро проложила в голове маршрут, по которому поползёт. В этом деле ей помог советами Семён Павлович, который тоже ждал момента, когда солнце начнёт слепить противника. Страха не было. Медсестра знала, что вражеский снайпер не станет тратить на неё и раненого пулю, раскрывая выстрелом своё местоположение. Впрочем, на той стороне было достаточно и других стволов, тоже смотрящих в нашу сторону.

Как только солнечные лучи заиграли на противоположной стороне улицы, Карасёва, твёрдо решив для себя отыскать и перетащить раненых в безопасное место, проскользнула в щель разбитой стены и поползла в сторону вражеских позиций. Прижимаясь к земле, она чувствовала, как стрелки противника разглядывают её в оптический прицел, но рокового выстрела не следовало. И дело было не только в том, что врага слепило восходящее солнце, и не в том, что на медицинской сумке виднелся красный крест. Он никогда не мешал фашистам открывать огонь по советским медработникам. Вражеские снайперы просто не хотели раскрывать своё месторасположение. Несколько раз раздавались короткие очереди немецкого пулемёта. Несмотря на слепящее солнце, немецкие пулемётчики метко били по едва заметному движению на пристрелянных позициях, и рядом с медсестрой поднимались пылевые облачка от попаданий предназначавшихся ей пуль. Настя замирала на месте и какое-то время лежала, не подавая признаков жизни. В тот же самый момент со стороны наших позиций звучали выстрелы из снайперской винтовки Ивана Петровича и прикрывавших девушку бойцов. Слившись в эти минуты с холодной землёй, Анастасия вслушивалась в краткую тишину между короткими перестрелками.

Но все её старания были тщетны: не было слышно ни стонов, ни криков раненых. Скорее всего, среди тех, кто после неудачной утренней атаки остался лежать посреди улицы, живых уже не было. В пятнадцати метрах от Карасёвой стоял подбитый советский лёгкий танк Т-40. Под его корпусом мог сидеть вражеский пулемётчик или снайпер, но, прикрываясь неподвижной машиной, как укрытием, там могли быть и наши раненые бойцы. Опыт и чутьё, появившиеся за время городских боёв, не подвели медсестру! Вглядываясь в сторону сгоревшей железной махины, она заметила слабое движение. Кто-то пытался махать рукой в её сторону!

Благополучно преодолев смертельные метры, Настя доползла до стоявшего боком к противнику танка, дававшего своим корпусом убежище от пуль немецких стрелков. Её взору предстал незнакомый солдат в серой телогрейке. Прислонившись спиной к гусеничным каткам подбитой машины, он тяжело, с надрывом и хрипом, дышал. Судя по ватнику и автомату ППШ, который сжимала его рука, этот боец был не из их батальона, а, скорее всего, из разведгруппы полка или дивизии.

– Куда попало? – глядя на капли холодного пота и болевые судороги на бледном лице разведчика, медсестра пыталась определить тяжесть ранения.

– Плохи дела — в печень прилетело… – прохрипел раненный. – Под наш же миномётный обстрел попал!

– Не говори ерунды! Сейчас потуже перебинтую и вытащу, а там быстро переправим на тот берег! В госпитале будешь девкам головы дурить! С чего ты взял, что всё так плохо?

– Сама посмотри! – он показал ладонь, которой зажимал рану. Она была чёрная от крови, а это значило, что осколок от нашей же мины угодил ему в печень! Ватная телогрейка солдата помогла погасить кинетическую энергию осколка. Это и позволило бойцу всё ещё оставаться в сознании. Но если его срочно не прооперировать, жить тяжелораненому оставалось полчаса, в лучшем случае час, не больше.

– И что?! Предлагаешь тебя здесь бросить?!

– Не ори, дура, а слушай! Иначе это всё будет зря! – с трудом проговорил разведчик. – Стянешь бинтами рану потуже, так я дольше протяну. Оглянись!

Анастасия обернулась и увидела лежащего в двух шагах от неё немецкого унтер-офицера со связанными руками и кляпом во рту, которого она сразу и не заметила из-за чёрной формы танковых войск Германии.

– Фрица надо дотащить до наших во что бы то ни стало. Кстати, его тоже задело в голову, помоги ему — он нужен живой. Слишком дорого этот «язык» достался! Из-за этого гада погибла вся наша группа. Его потащишь, не спорь! – приказал боец. – Я вас отсюда прикрою.

Карасёва помогла незнакомому солдату снять с себя ватник и перевязала рану, а затем занялась немцем. Глядя на пленного, медсестра не испытывала к неприятелю лютой ненависти, которая захлёстывала её, как и всех наших бойцов, когда они узнавали о зверствах фашистов на оккупированных территориях. После того, как стало известно, что происходило с мирным советским населением в пригородах Воронежа, где держала позиции 2-я венгерская армия, наши солдаты, по негласному закону войны, перестали брать неприятеля в плен. А венгерские «языки» после допроса сразу же расстреливались «при попытке к бегству». Когда Настя бинтовала голову немецкому танкисту, то с удивлением обнаружила, что у смертельного врага были такие же испуганные ужасом войны обыкновенные человеческие глаза. Они с болью и страхом смотрели на девушку, и взгляд немца ничем не отличался от того взгляда, что был у наших раненых солдат. Двуногие звери во вражеской форме, оказывается, тоже были людьми и так же не хотели умирать!

Когда медсестра закончила перевязывать немца, разведчик слабым движением подтолкнул в её сторону планшет:

– Здесь его документы и карты. Если с фрицем что-то случится, запомни, что нужно передать, это важно! Противник силами двух танковых рот в составе двадцати восьми средних и десяти лёгких танков, а также полка пехоты, готовит на этом участке удар с целью оттеснить наши войска к реке. Атака может начаться в любой момент. По координатам на этих картах нужно срочно нанести артиллерийский удар. Противник уже занял исходные позиции, готов к атаке и ожидает лишь пополнения запасов топлива и боеприпасов. Поняла?

– Поняла! А ты?!

– Я уже не жилец, но хоть прикрою вас. Давай, ползи и тащи фрица! – ответил боец. – Пусть этот гад будет жить, зная, что он обязан жизнью «недочеловекам», которых они хотят сделать рабами!

Как только Карасёва ухватила фашиста за форму и приготовилась ползти, разведчик её остановил. На удивлённый взгляд медсестры он ответил:

– Накинь мою телогрейку на немца и застегни её. Если снайпер увидит в прицел, что ты тащишь немецкого танкиста со связанными руками и кляпом во рту, он сделает всё, чтобы ты не доволокла его до наших живым.

Когда медсестра «упаковала» пленного в ватник, раненный боец с трудом нашёл в себе силы и, превозмогая боль от ранения, подполз к краю гусеницы подбитого танка. Приготовив автомат к бою, он оглянулся и, словно прощаясь, посмотрел на Настю и сказал:

– Ну, сестрёнка, давай, прикрою!

И Анастасия поползла, хватаясь одной рукой за холодную землю, а другой волоча за собой немца. Эти движения доставляли раненому боль, и тот, мыча сквозь кляп, изредка постанывал. Но как только они выползли из-за укрытия, которое давала сгоревшая боевая машина, медсестре стало не до стонов пленного. Карасёва вновь оказалась на простреливаемом участке, только теперь она была уже не одна. Несмотря на то, что девушка тащила злейшего врага, ей опять пришлось бросить смерти вызов. И та его тут же приняла!

Солнце взошло выше и уже не так сильно било в глаза противнику. Сразу же раздались очереди немецкого пулемёта, и вокруг Насти опять заплясали фонтанчики от пуль. Медсестра замерла и услышала, как в ответ фашистскому пулемётчику зазвучали короткие очереди из ППШ. Разведчик, которого она перевязала, начал прикрывать её огнём. «Дура! Я даже его имя и фамилию не узнала!» – подумала Анастасия. Но сейчас уже было поздно что-то менять. Тем более, заметив, что Карасёва тащит кого-то на наши позиции, к неизвестному солдату присоединились бойцы её батальона. Гулко застучал молчавший до этого «максим», в аккомпанемент к его стуку присоединились короткие очереди ручных пулемётов. На огонь, открывшийся с советской стороны, мгновенно «проснулись» все огневые точки противника, и завязался полноценный бой. Ожили немецкие снайперы, но Семён Павлович, беря в прицел солнечные блики от их оптики, плавно спускал курок, и после этого боя на прикладе его винтовки появились ещё две насечки. Ответными выстрелами наши солдаты отвлекали врага и не позволяли фашистам сосредоточиться на медсестре. Насте удалось благополучно доползти и дотащить немца до своих позиций. Когда наши бойцы в здании принимали у медсестры пленного сквозь пробитую снарядом щель, она услышала, как возле подбитого танка, где остался раненный разведчик, раздались хлопки взрывов. Не сумев подавить огонь неизвестного солдата, фашисты забросали его ручными гранатами.

– Там...там… – Настя попыталась приподняться на ноги, но тут же со стоном осела на щебёнку кирпичной крошки у разбитой стены. Левое бедро пронзила острая боль. Видимо, когда медсестра передавала немца своим товарищам, одна из вражеских пуль всё-таки зацепила девушку. Когда ей помогли подняться и перевязали ногу, она рассказала лейтенанту то, что ей велел передать разведчик. Пленного с картами сразу же отправили в штаб полка, а её переправили на тот берег в госпиталь. Через час по координатам, полученным из карт и показаний немецкого танкиста, с левого берега Воронежа артиллерия нанесла упреждающий удар, который не позволил противнику осуществить свои планы. Лежа в госпитале, Анастасия получила свою первую награду — медаль «За отвагу». Это было далеко не единственным, но стало самым памятным её награждением за время Великой Отечественной войны.

 

*  *  *

 

Через два месяца после госпиталя Настя Карасёва вернулась в свой же полк и батальон, в котором из тех, кого она знала, в живых уже никого не осталось. Симпатичный младший лейтенант погиб на следующий же день после её ранения, а Семён Павлович за сутки до её возвращения. Вокруг неё были уже другие, совершенно незнакомые люди, но, несмотря на это, она с таким же усердием выполняла свой воинский долг и спасла не один десяток жизней.

В ночь с 24 на 25 января 1943 года на левом берегу Воронежа сосредоточились мощные ударные группы советских войск. На рассвете с первыми залпами «Катюш» и артиллерии, части 40-й армии и 4-го танкового корпуса перешли в наступление по всей линии соприкосновения с противником. Началась Воронежско-Касторненская наступательная операция. Город был освобождён одним мощным ударом, и линия фронта откатилась далеко за Дон. Город горел, но за семь месяцев беспрерывных боев в нём впервые наступила тишина. 26 января 1943 года на то, что осталось от домов, из окрестных поселков стали возвращаться жители. Воронеж встретил людей грудой камней и заревом пожарищ.

Колыбель российского флота оказалась третьим, после Ленинграда и Севастополя, городом по длительности нахождения на линии фронта. За всю войну было только два города — Сталинград и Воронеж, где линия фронта проходила в самом городе. Воронеж вошел в число двенадцати крупных населённых пунктов Европы, наиболее пострадавших во Второй мировой войне, и в число пятнадцати городов СССР, требующих немедленного восстановления. В боях за Воронеж было уничтожено 26 немецких дивизий, а также румынские части и подразделения 8-й итальянской армии, полностью разгромлена 2-я венгерская армия. Количество пленных было больше, чем под Сталинградом. По приблизительным подсчётам в сражениях на воронежской земле погибло не менее четырёхсот тысяч советских воинов.

Настя Карасёва встретила победу в Восточной Европе. В мирное время она старалась лишний раз не вспоминать страшную войну, перечеркнувшую всю её молодость. С тех пор минуло уже не одно десятилетие, и Анастасия Константиновна рассказывала о своём боевом прошлом лишь изредка, да и то только по просьбе своих детей и знакомых. Но этот телефонный разговор воскресил в памяти события давно прошедших дней.

 

*  *  *

 

Внезапно раздавшийся звонок в дверь квартиры прервал её размышления. «Это всего лишь гости. Что это я так разволновалась?» – думала пожилая женщина, выходя в прихожую. Когда она открыла дверь, её взору предстал хорошо одетый седовласый пожилой мужчина с девочкой семи-восьми лет от роду. Какое-то время они молча изучали друг друга взглядом, и он, не скрывая волнения, первым нарушил тишину:

– Здравствуйте, Анастасия.

– Здравствуйте, Гюнтер. Это ваша внучка?

– Да. Её зовут Марта — дочь моего сына Алекса, ей уже восемь лет.

– Проходите. Я поставлю чайник, вы будете чай?

– Да, конечно, тем более, мы не с пустыми руками, – войдя в прихожую, он протянул Карасёвой торт.

Проводив гостей в комнату, Анастасия нарезала угощение на кусочки и отнесла их в комнату, где неожиданные гости с любопытством разглядывали её фотографии, висевшие в рамочках на стене, на которых она была ещё молода и красива, особенно в военной форме.

– Sie waren die Feinde? (нем. – «Вы были врагами?» – Прим. автора) – спросила девочка Гюнтера.

– Ja, waren. Es gab einen Krieg und wir wollten einander zu töten und zu zerstören, aber Sie rettete mich (нем. – «Да, были. Шла война, и мы хотели друг друга убить и уничтожить, но она спасла меня» – Прим. автора), – ответил дедушка внучке.

Стоя позади Марты и положив ладони девочке на плечи, пожилой немец тоже смотрел на изображения молодой медсестры. На его глазах сверкали еле заметные слёзы.

– Сейчас вода закипит, и я угощу вас чаем с мятой. Давайте, Гюнтер, присядем, расскажите о себе. Когда вы так хорошо выучили русский? Как жили в плену и когда вернулись домой? – спросила Анастасия, приглашая гостей присесть на диван.

– В русском плену и выучил, – ответил гость, когда они с внучкой заняли место за журнальным столиком, – времени на это у меня было предостаточно.

Гюнтер Вербер рассказал, что после Воронежа его перевели в лагерь в глубине Советского Союза. По его словам, в местах, где содержали пленных, царила жестокая атмосфера. Раздача продуктов происходила неравномерно. Люди гибли от голода, отмечались факты каннибализма. Нередки были случаи нападения на разносчиков пищи, отчего со временем их даже стали обеспечивать охраной. К удивлению фашистов, местное население не испытывало к ним ненависти, а, наоборот, старалось подкормить тех, кто когда-то считал их людьми низшей расы, жаждал уничтожить и обратить в рабство. Позднее, после того, как немецкий танкист оправился от ранения, его перевели в рабочий батальон из военнопленных. Там, после окончания войны, он помогал восстанавливать разрушенные заводы и фабрики на территории, которые были под оккупацией и по которым особенно сильно и жёстко прокатилась война. По словам Гюнтера, после лагеря, где их содержали, это было подобно глотку свежего воздуха.

Его рассказ прервал свист чайника на кухне. Человек, бывший когда-то смертельным врагом, вызвался помочь Анастасии. Когда они разлили чай по кружкам и принесли их в комнату, Вербер продолжил свою историю. За время, которое проходило в плену, он пересмотрел и отринул всё, что так усиленно вдалбливалась в его голову нацистской пропагандой. Он увидел, что русские — это такие же люди, как и немцы. Гюнтер неоднократно отмечал, что советские граждане оказались намного благороднее своих врагов и лишний раз старались не припоминать европейцам ужасы, которые те принесли на их землю. В Германию он вернулся в 1950 году, и, на удивление, ему даже выплатили деньги, которые он заработал своим трудом в рабочем батальоне военнопленных.

– Простите, Анастасия, нам уже пора возвращаться в гостиницу, – сказал Гюнтер и, взглянув на неё испытывающим взглядом, добавил. – Вы знаете, а я до сих пор так и не могу понять русских. Вам помочь деньгами?

– Не надо. Того, что у меня есть, мне хватает. Если у вас всё измеряется деньгами, вы никогда нас не поймёте. Приходите с миром, как сегодня, может тогда получится, – ответила Карасёва.

В прихожей, где они прощались, Гюнтер неожиданно крепко обнял пожилую женщину, и она почувствовала, как на её шею закапали слёзы пожилого немца. Неожиданно для себя Анастасия ещё раз испытала теплые чувства к бывшему врагу и больше не могла себя сдерживать.

Марта смотрела на своего дедушку, обнимавшего незнакомую ей русскую женщину, которая, как она поняла, была когда-то его злейшим врагом, и не понимала, почему же они обнимаются и плачут. Ей, не познавшей лишений и ужасов страшной войны, были непонятны их чувства. Она не понимала, что слёзы на лицах её дедушки Гюнтера и русской женщины Анастасии были слезами радости.

Маленькая немецкая девочка не могла осознать, что эти люди победили смерть и остались живы в одной из самых страшных войн человечества. Она даже не запомнила, где на карте находится город Воронеж. Ей было не до этого. Марта не могла понять, что капли на лицах Гюнтера и Анастасии были слезами победы над смертью. Это были слёзы Воронежа.

 

08.06.2017

 

Фотография

 

 

– Привет, «маленькие», рады видеть вас, – раздалось в наушниках шлемофона Николая. Так с ними в воздухе на общей частоте поздоровался командир штурмовиков, когда их звено истребителей встретилось с ними в заданной точке.

– Привет, «горбатые», работайте спокойно. Прикроем вас сверху, – ответил ему по рации командир звена «яков». «Горбатыми» наши лётчики-истребители называли штурмовики Ил-2 за выступающую двухместную кабину пилота и заднего стрелка, издалека на самом деле чем-то напоминавшую горб на корпусе «ильюшина».

– Принято! – ответил ведущий «илов» и обратился к своим ведомым: – До начала атаки тишина в эфире!

– Внимание, моё звено работает восемьсот, второе семьсот метров. До встречи с «худыми» тишина в эфире! – распределил высоты командир звена истребителей по рации Николаю и остальным лётчикам. Разойдясь по заданным высотам, наши штурмовики и прикрывающие их «ястребки» взяли курс на запад.

В то утро, 23 июня 1944 года, части 3-го Белорусского фронта и авиационные полки 1-й воздушной армии приступили к выполнению Витебско-Оршанской наступательной операции. Началась операция «Багратион» и освобождение Белоруссии от немецких войск группы армий «Центр». История сыграла с фашистами злую шутку: почти в то же самое число июня, также утром, когда фашистская Германия напала на СССР в 1941 году, в 1944-м наша Родина нанесла ответный удар, который и решил весь исход этой страшной войны.

Но Николай в тот момент об этом не знал и не думал. Он был лётчиком-истребителем, младшим лейтенантом, ведомым своего ведущего в их паре. Утром перед взлётом перед ними поставили чёткую задачу: звену истребителей Як-3 нужно будет прикрывать штурмовики Ил-2. Те должны были с воздуха поддержать огнём наши части, перешедшие утром в наступление по всей линии фронта. Пролетая над нашей территорией, Николай увидел с высоты, как все советские части, затаившиеся до этого и ничем себя не выдававшие, внезапно для противника пришли в движение. Теперь вся эта сила готовилась обрушиться на врага.

 

*  *  *

 

Через семь минут полёта они были уже над огненной линией соприкосновения наших войск, перешедших в наступление, с немецкой линией обороны. Артиллерия поработала здесь на славу, но укреплённые огневые точки противника, уцелевшие после артподготовки, не давали встать пехоте в полный рост и продолжить наступление. Выстроившись в круг, «Илы» начали подавлять эти точки своим огнём. Обработав их в первом заходе реактивными снарядами, они пошли на второй, чтобы пустить в ход авиационные пушки и пулемёты. В этот момент Николай услышал в наушниках шлемофона голос командира звена:

– Внимание, на два часа четвёрка «худых». В бой не вступать, отгоняйте их и прикрывайте «горбатых».

«Худыми» наши лётчики называли немецкие истребители «Мессершмитты» Bf-109 за их тонкий фюзеляж, сужающийся к хвосту. Повернув голову в сторону, где на воображаемом циферблате часов была бы цифра два, Николай увидел четыре чёрные точки, которые шли выше и быстро приближались к ним. Используя своё преимущество в высоте, они стремились к штурмовикам, которые поливали огнём пушек и пулемётов немецкие позиции.

Пара командира звена, будучи выше Николая, на высоте восемьсот метров атаковали вторую пару немецких истребителей и отогнали тех от работающих по земле «илов». Первую пару они пропустили, чтобы на высоте семьсот метров её встретила и тоже отогнала от «илов» пара Николая и его ведущего. И те, не вступая в затяжной воздушный бой, своим огнём не дали «худым» выйти на дистанцию прицельного огня по «ильюшиным». И эта пара 109-х также благоразумно ушла на вираж для повторной атаки.

– Спасибо, «маленькие», – прозвучал в шлемофоне голос командира штурмовиков. – Продержитесь ещё немного, мы заканчиваем. Контрольный заход и всё!

– Работайте на совесть, прикроем! – ответил ему командир звена Николая. А в эфире в тот момент творился сплошной бедлам: радиоволны раций немецких лётчиков пересекались с нашими на одной и той же частоте. В наушниках шлемофона было слышно, как вражеские пилоты лаялись на своём языке между собой. К этому моменту один из 109-х, подбитый парой командира, устремился к земле, оставляя за собой шлейф густого чёрного дыма.

Когда «горбатые» почти закончили работу, раздался окрик ведомого из командирской двойки их звена, что была выше Николая:

– Двенадцатый! Пара «худых» на шесть часов! Идут на вас со стороны солнца!

– Понял, десятый, встретим! – ответил ведущий Николая. Николай вывернул голову в указанном направлении, но из-за солнца, слепившего его, он не смог ничего разглядеть. Лётчики «Люфтваффе» часто применяли такую тактику воздушного боя, когда помимо истребителей, вступавших в бой, на высоте дежурили немецкие асы. Они вступали в бой лишь тогда, когда германским истребителям, атакующим советские самолёты, не удавалось сразу завоевать преимущество в атаке и сходу выполнить свою задачу. Тогда эти вражеские пилоты, как сейчас, вступали в бой, сваливаясь на советских лётчиков с доминирующей высоты, используя в атаке всё своё превосходство в высоте и скорости. Эта тактика всегда себя оправдывала, если наши пилоты не успевали вовремя среагировать на их атаку.

Через пять секунд истребитель Николая накрыла чёрная тень от атакующего его 109-го, и вокруг его «ястребка» в воздухе появились трассирующие следы пуль и зарядов от работающих по нему пулемётов и авиационной пушки «худого». В тот же момент Николай рукоятью управления самолётом крутанул «бочку» и попытался уйти на вираж вслед за своим ведущим, но было уже поздно (Бочка — фигура пилотажа, при выполнении которой самолёт вращается относительно продольной оси полёта на 360 градусов с сохранением общего направления движения – Прим. автора). Он услышал глухие звуки того, как очереди «Мессершмитта» стали попадать в корпус «яка» и рвать его обшивку. Немецкий истребитель, обстреляв Николая, за считанные секунды пронёсся над ним, но вслед за этим ещё одна тень ведомого фашистского аса также накрыла самолёт Николая, и тот завершил групповую атаку. Очереди второго 109-го пробили колпак кабины, левое плечо внезапно пронзила острая боль, а рука сразу потяжелела. Помимо того, что советский лётчик был ранен в руку, эти очереди «худого» пробили левое крыло истребителя, и из пробитого бака в крыле стали вырываться маленькие язычки пламени. Николай услышал в шлемофоне голос ведущего:

– Коля, уйди в облака, ты горишь! Сбей пламя, прикрою!

Но все манипуляции ручкой управления были тщетны, самолёт перестал слушаться её движений. Помимо того, что этот «мессер» его поджёг, попавшие в него очереди повредили тяги хвостового оперения самолёта: элеронов высоты и горизонтали. Теперь Як-3 Николая, подбитый и с полыхающим левым крылом, устремился к земле, стремительно теряя высоту. В тот момент они были над территорией, где наступали наши части. Можно было бы покинуть горящий самолёт и на парашюте спуститься на землю. Но из-за боли в раненом плече он не мог поднять отяжелевший от крови левый рукав лётной куртки, чтобы открыть колпак кабины.

 

*  *  *

 

Понимая, что он уже не сможет выпрыгнуть из горящего самолёта, Николай взглянул на фотографию жены, которую получил вместе с письмом от неё два дня назад. Он прикрепил фотокарточку на приборный щиток своего «яка». На ней была его Лариса с недавно родившейся дочкой Ольгой.

«Простите меня! Я люблю вас!» – обратился к ним он мысленно, глядя на эту фотографию. На глазах появились слёзы. В эти секунды время для него изменило свой ход, секунды растянулись в минуты, но, несмотря на это, стрелка альтиметра на приборном щитке истребителя неумолимо вращалась и приближала к нему землю и смерть! Когда она прошла отметку в шестьсот метров, он отчётливо услышал голос любимой:

– Если погибнешь, домой не возвращайся! Нам с Ольгой ты нужен только живой!

Это был тот самый мягкий и нежный голос жены, которого он не слышал уже больше года с тех пор, когда приезжал к ней в тыл! В ту ночь любви они и зачали Ольгу. Знакомая интонация её голоса перевернули всё внутри Николая в те секунды! Сорвав фотографию любимой с приборного щитка и зажав её зубами, он нашёл в себе силы и, взвыв от боли в раненой руке, дёрнул за рычаги крепления колпака кабины истребителя... и те поддались! Колпак отъехал назад и его сразу же обдало холодным свежим воздухом июньского утра. Превозмогая боль, лётчик выбрался из кабины горящего «яка» и выпрыгнул, поджав под себя ноги, чтобы их не ударило хвостовым оперением самолёта. Дёрнув за кольцо, он раскрыл купол парашюта и начал медленно спускаться в прохладном утреннем небе на землю, наблюдая, что творилось вокруг него.

«Илы», которых они прикрывали, уже уходили без потерь в сторону своего аэродрома. А на помощь «якам» пришло звено Ла-5, которое работало неподалёку. Благодаря их появлению, в небе стояли шлейфы дымов от сбитых немецких истребителей. Судя по их числу, мало кто из немецких пилотов, с которыми они сегодня вступили в бой, приземлится на своём аэродроме. Звено Николая выполнило свою задачу.

 

*  *  *

 

Когда он приземлился, его потащило в сторону, но подоспевшие вовремя пехотинцы поймали Николая и помогли отстегнуть лямки парашюта. Когда один из бойцов попытался вынуть зажатую зубами фотографию Ларисы и Ольги, Николай резким жестом остановил бойца. Только убрав фотокарточку в планшет, он позволил пехотинцам перевязать себя.

В госпитале Николай написал в письме Ларисе, как её фотография спасла ему жизнь. И ответ любимой его поразил. «Милый, в то утро ни я, ни наша Ольга не могли спать. Мы словно знали, что с тобой случилась беда. Умоляю, дорогой, береги себя ради нас. Любим тебя и ждём!», – было написано в строках её письма. Когда Николай поправился после ранения, он вернулся в свой авиационный полк и встретил победу 9-го мая уже в Венгрии. Через год он, наконец-то, обнял Ларису и дочку Ольгу и, нежно прижимая их к себе, держал в руках ту самую фотографию, которая спасла ему жизнь.

 

10.05.2016

 

Из цикла рассказов «Воспоминания ветеранов»

 

Неизвестный подвиг

 

 

Эта встреча произошла накануне 9-го мая 1996 года и настолько врезалась в память, что я частенько вспоминаю её и теперь. Тогда я был студентом и, как большинство молодых людей, увлекался музыкой. Я играл в группе «Вторая Африканская Охота», и мы часто выступали на различных концертных площадках нашего города.

Всё вокруг уже было украшено праздничными плакатами, флагами и надписями. Ночью наша группа выступала на одной из дискотек. Когда мы, уставшие, сидели на лавочке в сквере, отдыхали и обсуждали дальнейшие планы, на нашу скамейку присел пожилой человек с сединой в волосах и с тросточкой для ходьбы. На пиджаке его праздничного костюма сверкали медали участника Великой Отечественной войны. Освобождая ему место, мы поплотнее прижались друг к другу и продолжили разговор, перейдя на тему предстоящего праздника и вспоминая, что мы знали о той войне из кинофильмов и книг. Этот человек внимательно слушал нашу беседу, и когда один из нас засомневался в достоверности того, что нам было известно, он внезапно сказал:

– Зря вы так, молодые люди! Ваше счастье, что вам не довелось испытать того, что испытали мы, и дай Господь, чтобы не пришлось!

Нам стало неловко за свои слова, но любопытство взяло верх, и мы попросили его рассказать что-нибудь из своего боевого прошлого. Он, увидев наш неподдельный интерес, пошёл нам навстречу.

 

*  *  *

 

Наш рассказчик был призван в армию весной 1942 года, как только ему исполнилось 18 лет. После кратковременного обучения в мае того же года он оказался в самом пекле Харьковской операции. Бои там шли очень тяжёлые. Особенно после того, как группировка армий Южного и Юго-Западного фронта, наступавшая на Харьков, попала в окружение и пыталась вырваться из него.

От батальона, который прикрывал отступление его полка, вырывающегося из кольца противника, осталось не больше шестидесяти человек и одно 45-миллиметровое орудие. Отступая, бойцы подобрали его и несколько ящиков со снарядами на разбитой противником артиллерийской батарее. После того, как они переправились через небольшую речку по крепкому деревянному мосту, перед ними встал вопрос: как задержать здесь идущие по пятам немецкие танки и мотопехоту противника. Было решено устроить засаду. Отделению бойцов из восьми человек предстояло удерживать наступающих фашистов единственным орудием здесь как можно дольше, давая возможность остаткам батальона оторваться от противника, а потом подорвать мост уже заложенными под него тротиловыми шашками. Наш герой оказался как раз в том самом отделении и, по его словам, уже не испытывал такого страха и паники, как во время первых боёв. Остались только злость и ненависть к фашистам. Он и его товарищи отлично понимали, что должны сделать это ради жизни других людей, пусть даже и ценой собственной гибели.

С ними и этим орудием остался сержант-артиллерист с уничтоженной немцами артиллерийской батареи. Отделение бойцов окопалось, замаскировало орудие, и потянулось тревожное ожидание... В течение этих, возможно, последних в их жизни спокойных минут, они млели под тёплым майским солнцем и наслаждались утренней тишиной. В той стороне, куда ушли их товарищи, и где части полка пытались вырваться из окружения, была слышна глухая канонада.

– До сих пор помню, как громко там в траве стрекотали кузнечики, и страшно пить хотелось, – вспоминал наш рассказчик.

– Вы же могли уже тогда подорвать этот мост и отойти? – спросили мы.

На что он ответил:

– Нет, не могли. У нас был приказ держать здесь противника как можно дольше, чтобы немцы не ударили в спину тем, кто пытался вырваться из той западни. Если бы мы подорвали мост сразу, немцы быстро бы нашли брод и, переправившись через него, одним махом вышли бы к нашим частям, которые в тот момент пытались прорвать «кольцо». Нам нужно было удерживать их именно здесь, у этого моста столько, сколько смогли бы, – ответил он.

– А вам не страшно было тогда? – спросили мы.

– А как же? Жить хотелось не только мне, а шансов выйти оттуда живыми у нас практически не было. Но всё-таки кто-то должен был это сделать,– ответил он и продолжил свой рассказ.

 

*  *  *

 

Какое-то время бойцы сидели и курили, пытаясь шутить, пока не услышали на дороге рёв моторов. Их отделение заняло позиции на флангах переправы, а через несколько минут на дороге появилась пара немецких мотоциклеток. Их пропустили без единого выстрела. На наш вопрос «почему», он пояснил: это была разведка, если бы они себя обнаружили раньше времени, то весь их замысел устроить засаду провалился бы.

Вскоре после разведчиков на дороге появилась колонна лёгких танков и мотопехоты. По словам рассказчика, эти танки очень медленно и красиво плыли в утреннем зное. Дождавшись момента, когда головной танк въехал на мост, сержант, сидевший за орудием, выстрелил и первым же снарядом попал ему в бок, и бронированная машина задымилась! Затем наш знакомый лишь едва-едва успевал подавать снаряды! Этот сержант оказался настоящим мастером своего дела и, подбив кроме головного танка ещё и замыкающие колонну машины, намертво запер немцев на шоссе. Производя по два-три выстрела в минуту, он умело расстреливал вражескую колонну. В немецких подразделениях началась паника: мотопехота выпрыгивала из грузовиков и бронетранспортёров, а танки водили из стороны в сторону стволами башен, пытаясь определить, кто и откуда ведёт по ним огонь. На тот момент в колонне уже полыхали два бронетранспортёра, несколько грузовиков и дымилось пять подбитых танков.

 

*  *  *

 

– А как же они не могли засечь и уничтожить ваше орудие? – спросили мы.Он задумался на минуту, явно вспоминая те события, и ответил:

– Скорее всего, не могли благодаря беглому огню, который открыл по колонне тот сержант. Они решили, что тут стоит артиллерийская батарея, и вряд ли могли предположить, что по ним бьёт всего лишь одно орудие.

 

*  *  *

 

Пока немцы искали позицию, где могла бы стоять батарея, ведущая по ним огонь, сержант подбил ещё три танка, и среди немецких танкистов тоже началась паника. Те выпрыгивали уже не только из подбитых, но даже из ещё не повреждённых машин и прятались за обочиной. Маневрировать они не могли, потому что и с той, и с другой стороны дороги были непроходимые для танков овраги. Через какое-то время немцы всё-таки засекли месторасположение орудия и, не сумев подавить его огонь, решили обойти огневую позицию с флангов. Выйдя из сектора обстрела, к речке направилось несколько групп автоматчиков с намерением переправиться через неё на надувных резиновых лодках и уничтожить орудийный расчёт.

Но не тут-то было! В бой вступили бойцы из отделения нашего рассказчика, не открывавшие до этого огонь. Вооружённые всего лишь винтовками и ручным пулемётом, они не давали немцам ни единого шанса переправиться через речку. Немногие немецкие лодки доплыли до противоположного берега, а уж ступить на него не получилось ни у одного из фашистов! Немцы поняли – просто так им тут не пройти. Тогда они, взяв паузу и оставив на дороге несколько сгоревших грузовиков, пять догорающих бронетранспортёров и одиннадцать дымящихся танков, отошли от моста.

Воспользовавшись передышкой и прибитыми к берегу немецкими лодками, несколько бойцов переправились через речку. Там они собрали немецкое оружие, патроны и всё, что можно было унести с собой. Их трофеями стало голландское мясо с испанскими сардинами в консервах и холодный кофе из немецкой фляжки. Первый раз за несколько дней тяжёлых боёв солдаты смогли нормально поесть. Но досыта насладиться едой им так и не дали.

В воздухе показалась пара немецких пикировщиков, и она с диким рёвом пошла в атаку. Когда этот человек рассказывал, с каким воем «Юнкерсы» пикировали на них, было видно: он заново переживал внутри себя те минуты. Сбросив бомбы и обстреляв позиции, самолёты улетели, убив четверых бойцов, но орудие осталось целым и неповреждённым. Тогда сержант-артиллерист, как самый старший по званию, приказал оставшимся в живых отойти с этой позиции, забрав с собой двух раненных. Он сказал, что они уже выполнили свой долг и приказ своего командира и должны уходить, а он останется возле орудия и в нужный момент подорвёт мост.

Взяв у него документы с письмом и пообещав отправить его при первой же возможности, если самим удастся выбраться из окружения, выжившие солдаты простились с сержантом и оставили позицию. Через какое-то время бойцы услышали позади себя выстрелы из орудия, артиллерист вёл бой уже в одиночку! Вскоре раздался глухой звук взрыва. Сержант сдержал своё обещание и выполнил приказ, который был дан им всем! Они удерживали противника более трёх часов, не давая ему с ходу переправиться через речку, а после того, как мост был уничтожен, фашистам понадобилось немало времени, чтобы навести переправу.

 

*  *  *

 

Из тех, кто вёл бой у того моста, в живых остался лишь наш рассказчик и, по его словам, мало кому из их полка вообще удалось выйти тогда из окружения. Мы заметили: ему было нелегко всё это вспоминать, на глазах блестели слёзы.

– А вы не помните, как звали того сержанта? – спросили мы его.

– Помню только имя, перед тем боем он назвался Сергеем, а фамилию так никто и не успел узнать. Не до того тогда было, да и не верилось, что хоть кто-то из нас выберется оттуда живым, – ответил он.

– Но ведь у вас были его документы и письмо. Вы сумели их передать по назначению? – уже осторожнее спросили мы, понимая, что он переживал всё это заново.

– Нет, к сожалению, не успели, да, наверное, и не смогли бы. Его документы и письмо были у моего товарища, который погиб через четыре часа после того, как мы вышли к нашим частям. Ведь мы тут же снова вступили в бой, – ответил наш собеседник.

Мы ещё долго беседовали с новым знакомым, позабыв про усталость после ночного выступления и свои проблемы. Разговаривая с ним, мы сами перенеслись в то время и словно увидели своими глазами всё то, о чём он рассказывал.

Когда ему чудом удалось выйти из окружения, его, раненного, сразу же направили в соответствующие органы для проверки показаний. Время было такое, что среди выходивших из подобных «котлов» были и люди, завербованные фашистами, и просто трусы, спасавшие свою жизнь ценой жизни своих товарищей. После жестокой проверки, где ни в чём не повинных людей иногда избивали до полусмерти, пытаясь выбить из них нужные показания, его переправили в госпиталь. Излечившись, он вновь вернулся в строй и прошёл по дорогам войны до самой Праги. Там же, после подавления немецкой группировки, не признавшей уже подписанную капитуляцию, 11 мая он и встретил победу.

 

*  *  *

 

Мы просидели с ветераном на скамейке около четырёх часов, внимательно слушая его. Когда он засобирался домой, один из нас обнял его на прощание.

– Спасибо тебе за всё, отец. О таком мы не слышали, – сказал наш товарищ и протянул ветерану свою долю от гонорара за наше выступление. Его примеру последовали и остальные. Мы были молоды и могли заработать ещё. В то время пенсию старикам платили не регулярно, и, несмотря на все возражения, мы всё-таки убедили его принять наши деньги. Хотя бы так мы могли поблагодарить этого человека за то, что он рассказал, и за всё то, что сделал за свою жизнь! Если бы не такие люди, как он, вряд ли бы нам довелось увидеть белый свет, и неизвестно — существовала бы сейчас наша страна или нет.

Позднее, вспоминая эту встречу, я не мог простить себе, что мы, увлечённые беседой, даже не узнали его имени. К великому моему сожалению, так и осталась неизвестной фамилия того сержанта-артиллериста.

 

*  *  *

 

Всё меньше и меньше остаётся очевидцев и участников тех событий, дай Бог им всем здоровья, и чтобы их имена не были забыты нами и другими поколениями людей в нашей стране. Есть хорошо известные всем слова: «У поколения, которое не знает своего прошлого, нет и будущего».

 

07.03.2016

 

© Андрей Штин, текст, 2016–2017

© Книжный ларёк, публикация, 2017