Николай Выхин. "Ноктюрн на трубах" Нины Штадлер

16.09.2015 20:00

«НОКТЮРН НА ТРУБАХ» НИНЫ ШТАДЛЕР

Знакомство с Ниной Штадлер начинается с обложки её романа: «пух и перья» ангельского происхождения, яркая, ослепительная внешность, утонченный жест руки, необыкновенно глубокий взгляд… Читатель ожидает романтического путешествия, и, конечно, оно не преминет быть. Но не совсем такое, какого ожидаешь в силу штампов восприятия внешности… Говоря в двух словах, Нина Штадлер (если сравнивать литературу с музыкой) сыграла старинную кельтскую балладу в невероятно свежей, современной аранжировке… И не сфальшивила при этом, что удивительно!

Почему я говорю о старинной этнографической составляющей лейтмотива Нины Штадлер? Дело в том, что при всей сюжетной своеобразности сюжетной линии, по сути, взята тональность чистой воды средневековой европейской сказки. Сам мелодийный ряд образов и чередования событий – кельтский, друидский, староанглийский. Нет характерных литературе нового времени смазанных полутонов «диалектики характеров» – когда зло путается под ногами у добра и наоборот. Четкий абрис, свойственная иконам и соборным витражам обратная перспектива изобразительности…

Если уподобить литературу живописи, то графически Нина Штадлер нарисовала классическую рыцарскую миниатюру. А потом взяла краски, начала раскрашивать графику – и вот тут-то нас ждет большой сюрприз! Потому что изобразительные краски литературного языка – совершенно оригинальны для средневековой балладной миниатюры!

Пусть не обижается автор неожиданностью сравнения, я не кривляюсь, когда рассказываю это: однажды я слышал, как виртуоз-кураист сыграл на курае Моцарта. Это оказалось по ту сторону определений «хорошо» и «плохо», потому что оценки выставляются по шаблонам, а когда клише нет – то и оценивать невозможно, остаётся только удивляться…

Более классическое, «серебряно-вековое» определение – хрестоматийный «ноктюрн на флейте водосточных труб». Вот извернись, сыграй! А она сыграла…

Графика сюжета: классицизм. Невинная дева, обретающая сверхъестественную силу (образ, навязчиво преследующий европейское сказочное средневековье), простая семья – противопоставленная обыденностью сверхъестественности, мудрая наставница-бабушка, возникающая (как и положено в графике этого стиля изобразительности) как бы из ниоткуда. Далее графически начертан благородный юноша-рыцарь-хранитель для девы, и их совместное противостояние тёмному магу (в средневековых балладах иногда заменяемому драконом или совмещаемому с драконом).

Он предсказуемо вытолкнут на сцену, этот «…Черный Маг по имени Хагалаз, способный поколебать равновесие сил», которое положительные герои «с таким трудом сохраняли». И вполне ожидаемо «Леди Лора, бабушка и сильнейшая Воительница того времени, первая пришла на призыв о помощи. Но неожиданно для всех потерпела в схватке с ним поражение. Он не дал ей шанса! Как будто ожидал ее появления. Все это было очень странно…» – пишет Штадлер. Но само по себе это не странно. Для специалиста по средневековой канонистике легенды – это вполне узнаваемо. Как и союз разных сказочных рас в битве с общим, единым злом.

Всё, сказал бы преподаватель классической истории, сухопарый «человек в футляре», снимая пенсне: сказка нарисована, каноны соблюдены, «пятёрка» тебе, девочка, за мастерство схоластической стилизации!

Но девочка не так проста, она не «зубрила» в гимназическом классе. Вслед за карандашом или угольком в руке художницы появляются краски, и возникает неожиданный ракурс преображения.

Сюжетная канва (контурная графика романа) Нины Штадлер имеет, конечно, определённую реконструкторскую ценность, но ещё пока не художественную. Понятно, что тирольские «а-о-и-и-о-а» не всякий пропоёт без фальши, тем более с современными эстетически-охрипшими гортанями. Но художественная ценность у историко-художественной реконструкции появляется тогда, когда на контурную графику сюжета ложатся нюансовые тона используемой палитры художницы.

«Давайте перейдем на «ты» и оставим эти средневековые церемонии» – говорит Штадлер устами героини не только персонажу, но и читателю. Причем в том мелодийном ряде, в котором «средневековые церемонии уже никак не «оставишь» (само слово-то манерное – «ах, оставьте…»). Никуда не деться от готики и романского стиля, уже заложенных в силуэт, в контур произведения. Но Штадлер раскрашивает их современным баллончиком-пульверизатором, как уличные художники граффити…

Прежде всего, подключается в деталях и мелочах очень современный юмор, некая строптивость и живой румянец юной девы-спасительницы, которая по канону должна быть мертвенно-бледна и занудно-пафосно-выспренна. Модерн вторгается инструментальным рядом в классическую кельтскую мелодийную тему, и постепенно затягивает в свой водоворот других персонажей. Начинается «Моцарт на курае», «ноктюрн на водопроводной трубе»…

У Штадлер магическую энергию «активируют», мысли демона – «сканируют», прана заменена «вселенским информационным полем», в кое не входят, а «включают» и «отключают» (даже не «выключают», что тоже было бы модерном). И маг может садиться на «подпитку» от другого мага… И даже демон, традиционно, по старо-британски, находящийся в родстве с кланом добра, – оказывается «биологическим дедом» (куда уж модернистей!).

Героиня оказывается шалуньей, играет в стиле Чуковского («а у наших у ворот чудо-дерево растёт» – в смысле «грушебаобаб» и т. п.) – и это в графике канонического стиля предусмотрено, но не в том цветовом режиме. Обычно в сказках европейского классицизма юная волшебница нечаянно вскрывает что-то страшное, и это становится прологом к её магии, но не здесь.

Чем дальше, тем больше понимаешь, что кельтский старинный, культовый сюжетный ряд выполнен современным языком, но при этом (что почти невозможно) – нигде не повреждён. Ведь вместе с современным языком должна была ворваться грубость, брутальная скабрезность, она практически неизбежна, ибо лексикон и сюжет завязаны нерасторжимо.

Этому меня учили на филфаке ЛГУ в давнюю-предавнюю студенческую пору, как закону литературоведения: у каждого сюжета есть особенности языка (и вообще изобразительных форм), а у каждой языковой особенности есть свой сюжет. Меняешь язык – меняешь сюжет, это же у нас, в ЛГУ, считалось безусловным!

Но волшебница Штадлер, вряд ли задумываясь о таких вещах, скорее инстинктивно их чувствуя отличным художественным чутьём, сохраняет неповрежденным схоластический сюжет в аранжировке современных языковых форм. Изложенная лексикой модерна – её сказка не стала модерном, как Моцарт, сыгранный на курае, не стал Загиром Исмагиловым и оперой «Салават Юлаев».

Разгадка, наверное, в очень тонкой грани, на которой балансирует Нина Штадлер, сливаясь с гармонией текста, как хороший всадник с конём. Чуть-чуть усиль контраст образов – свалишься в классический американский модерн-фэнтези. Чуть-чуть смажь контраст – и получишь ученическую реконструкцию песнопений менестреля…

Просто случайно выхватив из массива текста, приведу пример того, о чем я говорю (там всё пронизано таким дуализмом:

«…Лицо Нэтт внезапно прояснилось:

– Гениально! – воодушевленно воскликнула она, вскочив с места. – Просто суперски! Спасибо, Локки! Это будет что-то типа костюмчика – стрейч! А на голову водружу шлем! Давай-ка еще попробуем!

Кивнув, юноша оттолкнулся и одним мощным прыжком взмыл в воздух», и т. д., и т. п.

Давайте разберем этот маленький отрывок с точки зрения литературоведения. Из классики жанра средневекового рыцарского романа – все эти «внезапные прояснения лица», «воодушевленные восклицания», «водружения шлема» (который не надевают, не одевают, а именно «водружают» у рыцарей), «взмывания в воздух» (а не, скажем, взлёт или подъем). Словно пальцы в пальцы двух рук, входит в эту балладу «Просто суперски», «что-то типа костюмчика – стрейч» и т. п. За счет такого вклинивания баллада веселее играет, хотя графический ряд изображения нигде не нарушен. И так весь роман подряд: слово к слову, баллада-модерн, средневековье-авангард, классика-экспрессия… Штадлер играет словом, как ребёнок играет калейдоскопом: при повороте грани получается другая картинка, хотя ни количество, ни цвет камушков не менялись!

То есть, как я и говорил – нотный ряд безупречен, но инструмент, из которого извлекается этот нотный ряд – невообразим. Как такое получилось? Думаю, вот как…

Представьте себе ученицу музыкальной школы, которую замучили рояльной классикой наставники. У неё абсолютный слух и вполне определенные навыки игры – и вдруг к ней в руки попадает… ну, например, африканский барабан! И она – автоматически, возможно, сама не стремясь к тому, переносит на источник африканских мелодий свою классическую подготовку…

Так и у Штадлер, наверное. У неё проглядывает (мы, литературоведы, такие вещи нюхом чуем) большая подготовка по части англоязычной переводной фантастики.

Именно особенности русского перевода англоязычных «фэнтези» выступили основным источником палитры красок. Довольно причудливо эти современные краски ложатся на попавшую в руки художницы слова контурную основу кельтской легенды, классической европейской нордической сказки!

У нордических рун есть свои особенности (Нина их соблюла), а у принтерных литер американской переводной фантастики – свои (и Нина их тоже соблюла). Как она это сделала в одном произведении – лично для меня эстетическая загадка, вроде её «грушебаобаба».

В любом случае, я не заметил какой-то мичуринской натужности, которая часто бывает у людей постарше, вздумавших поиграть в «гибридизацию» стилей. У Нины Штадлер вышел стилистический гибрид, но легко, играючи, возможно – мимодумно, как вторичное следствие живости характера…

Вот характерный эпизод из текста, который, как мне кажется, отражает внутреннюю эстетическую позицию автора:

«–…Мне пришлось покинуть свой подземный дворец, чтобы познакомиться с Той, о которой давно наслышан и которой дано так много! – С этими словами он склонил перед ней свою прекрасную голову.

Бабушкины уроки не пропали даром! Быстро сориентировавшись, юная Воительница, присев в легком реверансе, церемонно сказала:

– Я – Нэтт, внучка леди Лоры, хозяйки этой пустоши! Окажите честь позавтракать с нами! Я познакомлю вас со своей бабушкой!»

Здесь стилистика и графика в точности из тех романов, посмеиваясь над которыми, Сервантес создавал литературную карикатуру – «Дон Кихота». Художница принимает эту стилистику (возможно, сама о том совсем не думая) как «бабушкины уроки» и «быстро ориентируется», сочетая – вот ключевой момент у Нины! – «лёгкость и церемонность».

Выпорхнувшие из уст художницы в импрессионистской манере слова выдают её внутреннюю тайну. Что я могу на это сказать?

Во-первых, нельзя совместить лёгкость и церемонность.

Во-вторых, даже если это и сделать – получится нечто безобразное.

В-третьих, Нина Штадлер сделала это, и вышло весьма органично, совсем не уродливо. К тому же возникла художественная ценность сюжета, который – будем уж честны – в основе своей весьма избит и затёрт от частого употребления!

Словом, романтическое и увлекательное путешествие удалось и вполне состоялось – но совсем не то, какое читатель ожидал вначале… Ну, а «подробнее как так бывает» он прочитает у самой Штадлер…

© Николай Выхин, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015