Ренарт Шарипов. Самохвальство из Гааги

САМОХВАЛЬСТВО ИЗ ГААГИ,

или как самая богатая провинция Священной Римской империи превратилась в страну едоков картофеля

«…пора закусить, – рассудил Клаас и открыл ларь. – Вот полная миска гороха, вот яйца, колбаса, ветчина, гентские сосиски, waterzoey (рыбное блюдо). Внизу, в погребе, дремлет лувенское вино, вроде бургонского, прозрачное и красное, как рубин, – оно только и ждет, чтобы пришли в движение стаканчики. Подбросим-ка хворосту в печь! Слышишь, как запела колбаска на рашпере? Это песнь во славу снеди».

Шарль де Костер «Легенда об Уленшпигеле»

Для поколений советских подростков 70–80-х гг. замечательная книга нидерландского писателя Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле» действительно была песнью во славу снеди. В СССР эта книга пользовалась бешеной популярностью и по праву входила в золотой список букиниста – ее крайне редко можно было увидеть в свободной продаже.

Фламандский библиограф конца девятнадцатого столетия очевидно очень бы удивился, узнав, что его книгу взахлеб читают в стране развитого социализма, и что порой она просто-напросто заменяет кулинарную книгу для оголодавших от дефицита советских людей. На родине Костера книга не пользовалась популярностью. Зато у нас!!!

Эта книга была гимном и апофеозом Колбасе и прочим столь редко нами видимым в то время деликатесам. Гимн тучным и изобильным средневековым Нидерландам, где бедный угольщик (а на протяжении всей «Легенды» автор неустанно подчеркивает, что Клаас – бедняк) предлагает случайному гостю закусить, что называется «чем Бог послал» и выставляет на стол дефицитный набор из советского закрытого распределителя, где обычно отоваривалась наша партийная элита.

Все учебники по истории средних веков подтверждают открывающуюся перед нами в костеровской «Легенде» картину невероятного изобилия средневековых Нидерландов. Страна, наполовину отвоеванная у моря, славилась своими богатствами. Нидерландцы были предприимчивыми и трудолюбивыми людьми, но так уж сложилось исторически, что вплоть до конца шестнадцатого столетия (в случае с Бельгией – и до XIX в.) их страною постоянно правили иноземцы. Франки, потом бургундцы. С начала XVI века – немцы и наконец – испанцы.

При взгляде на историю Нидерландов выглядят смешными жалкие «отмазки» наших историков, стремившихся и до сих пор стремящихся порой обосновать нищету и отсталость России «татаро-монгольским игом». Что же мешало развиваться Руси, если в Нидерландах на протяжении всего средневековья одно иго сменялось другим? И тем не менее, всю эту тяжелую историческую эпоху жители Фландрии, Брабанта, Геннегау, Голландии, Фрисландии и Зеландии (это и есть исторические Нидерланды) лопались от сытости и довольства, с легкостью позволяя себе содержать целую плеяду замечательных живописцев (Ван Дейк и Рембрандт – это только два наиболее известных нам имени), а порой и замечательных философов (Эразм Роттердамский).

А потом… После короткого расцвета на рубеже XVI–XVII вв. слава и богатство теперь уже свободных и независимых Нидерландов ( то что мы привыкли называть Голландией) куда-то резко улетучились. В начале 19-го века эту первую в Европе страну победившего капитализма стали называть не иначе, как «страной едоков картофеля».

Итак – вот вам две так сказать поваренные книги. Одна из них – это та самая родная костеровская «Легенда», настоятельно рекомендованная к прочтению советским гражданам партийными органами, ибо она повествует о революционной борьбе нидерландского народа с иноземными феодальными поработителями. Вторая – кулинарная книжка нидерландской домохозяйки Йоханны-Элизабет Ратсема-Пасман «Голландская кухня», переведенная на русский язык и изданная московским издательством «Карвет» в приснопамятном 1992 году, когда мы, действительно уже оголодавшие к тому времени жители свободной России, готовы были «схавать» всё.

Какой контраст! Вот перед нами ставший хрестоматийным сюжет о том, как плут Уленшпигель «угостил» в харчевне дюжину слепцов за счет попа:

«– Хозяин! – твердо рассчитывая на девять флоринов, с независимым видом молвили нищие. – Дай нам всего самого лучшего из еды и питья.

Трактирщик слышал разговор о девяти флоринах; будучи уверен, что деньги у них в кошелях, он спросил, чего бы им подать.

Тут все они загалдели наперебой:

– Гороху с салом, рагу из говядины, из телятины, из барашка, из цыплят!

– А сосиски для собак, что ли? – А кто, внезапно почуяв запах колбасы, всё равно – кровяной или же ливерной, не схватит ее за шиворот? Я ее видел – увы! – когда глаза мои мне еще светили. – А koekebakk'и [блины (флам.)] на андерлехтском масле есть? … – А мне яичницу с ветчиной или ветчину с яичницей, верных подруг моей глотки! – А дивные choesel'и [тушеное мясо кусочками (флам.)] есть? Эти горделивые кусочки мяса плавают среди почек, петушьих гребешков, телячьих желез, бычьих хвостов, бараньих ножек, среди уймы луку, перцу, гвоздики, мускату, и всё это долго тушилось, а соус к ним – три стакана белого вина. – Нет ли у вас божественной вареной колбасы? Она такая кроткая, что когда ее лопаешь, – она – ни слова. Попадает она к нам прямо из Luyleckerland'а [во фламандском фольклоре – сказочная страна с молочными реками и кисельными берегами], из сытного края блаженных бездельников, вылизывателей бессмертных подливок. Но где вы, листья осени минувшей? – Мне жареной баранины с бобами! – А мне свиные султаны, сиречь ушки! – А мне четки из ортоланов, только пусть там заместо “Отче наш” будут бекасы, а заместо “Верую” – жирный каплун.

На это им трактирщик с невозмутимым видом сказал:

– Вам подадут яичницу из шестидесяти яиц, путеводными столбами для ваших ложек послужат пятьдесят жареных дымящихся колбасок, которые увенчают эту гору снеди, омывать же ее будет целая река dabbelpeterman'а [сорт крепкого пива (флам.)].»

Если опустить пассаж про телячьи железы и бычьи хвосты (не все блюда, лакомые для германских народов, являются для нас привлекательными), то становится понятно, что побирающиеся по дорогам нищие слепцы проявляют недюжинные познания в тогдашней кулинарии. Ортоланы… Вы когда-нибудь ели ортоланов? Я – нет, и, уверен, ни один из тех, кто будет меня читать на русском языке – тоже. Не говоря уже о жирных каплунах и бекасах, которыми до революции у нас баловались разве что помещики.

Да и яичница, которую предлагает жуликоватый и прижимистый хозяин слепым оборванцам, достойна Гаргантюа и Пантагрюэля…

А вот выдержки из кулинарной книги голландской домохозяйки, адресованной российскому читателю:

«Нашу страну иногда называют страной “едоков картофеля”, и в чем-то это правда. Мы действительно знаем, как вырастить хороший картофель, а наши повара гордятся тем, что умеют его приготовить».

Вот так с некоторой кокетливостью заявляет г-жа Ритсема-Пасман, видимо пребывавшая в уверенности, что бедные русские парни до сих пор сидят на пайке из сталинской баланды. Нам смешно – ведь как раз таки в 90-х годах у нас наконец-то в свободной продаже появились и мясо, и ветчина, и сосиски, и всевозможные колбасы. А у них:

«Тушеный хвост трески. Вымойте хвосты холодной водой, посыпьте солью, перцем и немного мускатным орехом… посыпьте панировочными сухарями… Подавайте на стол… с гарниром из лимона». Пардон, г-жа Йоханна-Элизабет, но это в годы военного коммунизма у нас в столовых подавали щи из селедочных хвостов. А вы, вроде бы благополучная европейская страна, к тому же лежащая на берегу океана!!! Да уж. Хвост трески – это совсем не то же, что бычьи хвосты (шедшие, как мы читали у Костера, не как основное блюдо, а как гарнир к другому мясу)…

Далее с некоторым удивлением читаем рецепт… пончиков для новогодней ночи: «В Нидерландах пончики – традиционное блюдо для новогодней ночи. Традиция очень заразительна…»

Действительно – заразительна, чтобы смеяться заразительным ленинским смехом. Мы, помнится, в студенческие годы обедали пончиками, когда у нас кончалась стипендия. А на Новый год родители, даже в годы самого сурового дефицита, как правило, кормили нас домашними пельменями, жареными гусями и утками, салатом оливье, бутербродами с красной икрой и медовыми тортами.

Вот еще один новогодний новонидерландский рецепт. Воистину, блюдо, достойное королей!

«Новогодняя смесь… Первые готовые бобы традиционно ели в Бейтуве – районе центральной Голландии в день Нового года… Чтобы приготовить смесь, поварите соленые бобы несколько минут… Свежий шпик положите в воду и поставьте на огонь. Добавьте бульонный кубик и варите 20 минут. Выньте шпик из кастрюли и положите в бульон очищенный картофель и бобы… Подавайте на стол с нарезанным полосками мясом и копченой колбасой».

Бульонный кубик… Шпик, соленые бобы, мясо нарезанное полосками – какой замечательный Новый Год! Копченая колбаса видимо прилагается как утешение. Ну, Новый год все-таки!

Г-жа Йоханна-Элизабет апеллирует к тому, что есть бобы в Новый год – это старая нидерландская традиция. Но вряд ли средневековая. У Костера бобы – это традиционная повседневная пища бедняков: «Между тем вновь настали тяжелые дни: Клаас уныло трудился в поле один – двоим там делать было нечего. Сооткин сидела дома одна-одинешенька и, боясь, что бобы в конце концов надоедят мужу, для разнообразия придумывала из них всевозможные кушанья». Как видим, тут описывается неурожайный год и полоса крайней бедности.

Потому что в обычные изобильные времена нидерландцы ели так, как это делали сын Клааса Уленшпигель и его толстый друг Ламме в заезжей харчевне:

«…Вошел baes (хозяин, вот откуда видимо возникло более позднее американское босс – Р. Ш.) и, сняв шляпу, молвил:

– Ну, так что же угодно вашим милостям приказать по части выпивки и закуски? Яичницу с жирной ветчиной, choesel'ей (т. е. то самое мясное рагу с бараньими ножками, почками и бычьими хвостами – Р. Ш.) сегодняшнего изготовления, слоеных пирожков, каплуна, – каплун так и тает во рту, – жирного мяса с пряностями, антверпенского dobbelknol'я, брюггского dobbelkuyt'а, лувенского вина, изготовляемого по способу бургонского?

– Всего принесите, – сказал Ламме.»

И все это изобилие мясного, яиц, выпечки, двух сортов пива и вина, не уступавшего французскому, и являвшегося, по всей видимости, дежурным в заезжей забегаловке, – как следует далее по тексту, – было съедено и выпито. Да тут и одного-то блюда хватило бы, чтобы налопаться до отвала!!! Но средневековые нидерландцы не мелочились: «…на зубах у него похрустывали остатки слоеных пирожков».

И всё это – в условиях «тяжелого испанского ига». Ведь здесь Уленшпигель и Ламме странствуют как разведчики принца Оранского, поднявшего Нидерланды на освободительную войну с жестокими испанскими завоевателями.

Нет слов: испанцы откровенно завидуют порабощенным им людям:

«Обжоры и пьяницы все эти нидерландцы! Вот нам, испанцам, на ужин хватает двух-трех фиг…»

Но справедливость торжествует – доблестные освободители-гёзы изгоняют поработителей. И… начинают есть хвост трески и соленые бобы на Новый Год… А нидерландские повара, не считавшие за труд угощать посетителей заезжих таверн жирными каплунами, всевозможными колбасами и сосисками, мясным рагу с мясным же гарниром и пряностями, слоеными пирожками, начинают гордиться своим умением готовить картофель…

– Но как же так? – воскликнет любознательный читатель. – Где же тут логика? Если уж при поработителях угнетенный народ Нидерландов так питался от пуза, то, завоевав долгожданную свободу, они должны были просто лопнуть от изобилия! Где же тут логика?

А логика тут как раз-таки присутствует. Неумолимая логика ростовщического капитализма, поработившего «свободные» Нидерланды похлеще бургундских герцогов и германских императоров, капитализма-процентщика, куда более алчного чем герцог Альба с его «непомерным» 10-процентным налогом с продаж, которым он обложил голландских купцов (что и явилось первопричиной восстания гёзов).

Про Англию начала Нового Времени нередко говорят, что тогда «овцы съели людей» (имеются в виду огораживания крестьянских угодий под пастбища, разорившие сотни тысяч бедолаг). Так вот: в Голландии, освободившейся от испанского владычества, людей скушал биржевой процент.

Амстердам, Гаага и Роттердам стали центрами мировых банковских спекуляций. Нидерландские банкиры так увлеклись этим делом, что им уже стало неинтересно развивать промышленность и открывать новые земли. От колоний в Северной Америке отказались, продав Новый Амстердам англичанам. Да и вообще всё отдали англичанам, все предыдущие завоевания Нидерландов: текстильную промышленность, металлургию, оружейное дело, кораблестроение. Всё глохло и хирело в послереволюционных Нидерландах кроме банков и их владельцев. Кое-как умудрились сохранить колонии в Индонезии, да и то потому, что пряности в то время тоже были выгодным элементом биржевых спекуляций.

Трагична история дореволюционных и послереволюционных Нидерландов. До революции – ужасы инквизиции, тирания епископов и императоров, против которых постоянно бунтовали вольные города – Гент, Льеж, Намюр… Но в это время в Нидерландах творил Эразм Роттердамский, и Рембрандт Ван Рейн писал свои шедевры. Достаточно взглянуть на его «Автопортрет с Саскией». Веселый, полнокровный, хотя уже и пожилой, фламандец пирует, посадив на колени молодую жену. Сравним это с печально знаменитым автопортретом его земляка Винсента Ван Гога, где он изображен с отрезанным ухом. Рембрандт пировал и был прославлен при жизни. Ван Гог голодал и сошел с ума от невостребованности. Стране банковского капитала художник оказался не нужен. Таковы были итоги первой в истории оранжевой революции (по имени достопочтенного штатгалтера Вильгельма Оранского), превратившей страну полнокровных весельчаков, «обжор и пьяниц» в страну унылых и прижимистых едоков картофеля.

Но при всем при этом голландцы не прочь похвастаться. Они горды тем, что искусно приготовляют картофель и другие замечательные (в смысле экономии) блюда. И даже поучают других, как надо выживать при засилье банковского капитала. В книге г-жи Ратсема-Пасман мне особенно понравился один рецепт, который так и называется: «Самохвальство из Гааги»:

«Взбейте белок с соком и сахаром. Размешайте массу на четыре порции, положите его в четыре стеклянных тарелки. Подавайте на стол с печеньем.

Принято считать, что жители Гааги зачастую чересчур важничают, не имея на то ни должных средств, ни оснований – отсюда и название блюда».

Да, напрашиваются исторические аллюзии и сравнения. Порой пугающие. Сравним ругаемые всеми лихие девяностые и нынешние десятые. Нам часто говорят о том, что страна стонала от разгула «сеньоров» – новых русских, и произвола «региональных баронов». Мол, как всё было плохо и страшно. Хм… Лично мне страшно и плохо не было. Я помню, как по всей Уфе открылись рынки, куда крестьяне привозили мясо тушами, чего, наверное, не случалось в этом городе с царских времен. Помню, что как грибы после дождя повсюду открывались кафе, рестораны, бистро. Прилавки на каждом углу ломились от хороших фруктов, овощей и колбас. Книжные развалы поражали массой интересных книг.

Что же мы видим сейчас? Разоряющиеся и уже закрывшиеся бутики и рынки. Суррогаты вместо мяса на прилавках супермаркетов. Зато на месте закрывшихся рынков, кафе, магазинов, торговавших хорошими и доступными вещами, открываются повсюду киоски, предлагающие только одно: деньги под процент. Деньги в долг. Самый ходовой товар в нынешней России. Стране, в которой люди уже больше ни о чем другом и не думают.

Так что напрасно нас пугают оранжевой революцией, которую, мол, хочет сотворить с нами злой и нехороший Запад. Эта революция уже давно свершилась. Она свершилась, когда нам впервые предложили купить товар в кредит, а квартиру в ипотеку. Она свершилась, когда коммунальные платежи стали превышать четверть месячного дохода среднестатистического гражданина. Она свершилась, когда вузы и научные учреждения, газеты и культурные учреждения стали «оптимизировать» по причине их «нерентабельности».

Близится Новый Год. А что – может, стоит воспользоваться рецептом достопочтенной госпожи Йоханны-Элизабет, взбить яичный белок с соком и сахаром, и подать к праздничному столу с печеньем в стеклянной тарелке? А что? Самохвальство из Уфы! Чем мы хуже Нидерландов? Ведь исторический опыт перед глазами.

Ренарт Шарипов,

страна победившего банковского процента,

17.10. 2017

© Ренарт Шарипов, текст, 2017

© Книжный ларёк, публикация, 2017