Александр Леонидов. Легенда о черном акушере

Из цикла "Легенды и сказки Вышнего Рарога"

ЛЕГЕНДА О ЧЕРНОМ АКУШЕРЕ

Ничего не началось – как впрочем, ничего и не кончилось – когда трое друзей детства, решив разобраться с давно мучавшей каждого из них мистической загадкой, собрались в загородном охотничьем домике. Здесь, где никто и никогда не потревожил бы их, кроме ими же периодически вызываемой обслуги, они задумали взломать контуры материального мира, расширить сознание, накачавшись алкоголем…

Второе получилось успешно, с первым же застопорилось…

– …Да! – сказал Левенвольд Стрекозин, раздражающе-методично покачиваясь в кресле-качалке возле изящного камина охотничьего домика. – Именно так!

Он надолго умолк, раскуривая доминиканскую сигару романтичной марки «Ромео и Джульетта» от уголька из камина. Головы волка, медведя и кабана в полированной оправе смотрели на него выпученными стеклянными глазами, как будто первый раз видели. Сбоку, в углу стилизованного под сруб интерьера, на ветвистых оленьих рогах, выглядывал тупой мордой огромный судак, чудо рук таксидермиста, крытое лаком поверху чешуи…

– Да! – продолжил Левенвольд, пуская витиеватые виньетки сигарного дымка. – Лично я полагаю, что это тень казнённого английского короля Эдуарда II… Был, знаете, такой английский король в 14-м веке, его убили жена и её любовник… Наврали про него с три короба, что мол само исчадие ада, а потом на попятный пошли: сам помер, сам помер… Показали гневной лондонской толпе тело – никаких следов насилия… А убили знаете как? В задницу засунули докрасна раскалённый железный прут! Вот вам и никаких следов насилия, никаких следов отравления, «властию божию помре»… Никому из благочестивых англичан не пришло в голову снимать с короля трусы и осматривать, пардон, анус…

– Кому-то пришло! – задумчивым эхом отозвался владелец пивзавода Слан Вороков.

– Что, прости?!

– Я говорю, Лёва, если ты знаешь эту историю, значит, кому-то всё же пришло в голову в 14-м веке осмотреть его очко… Иначе откуда бы ты её узнал?

– Действительно, я не подумал… Но как можно, Слан, мертвому королю, помазаннику божию, труселя стягивать?!

– Я думаю, в 14-м веке ещё не знали нижнего белья… Впрочем, не уверен, не моя тема… – Вороков зевнул со скуки.

– Но позволь! – возник из полумрака гостиной третий участник компании, доцент Фиолетов. – Какова же связь между королём Эдуардом II и «черным акушером»? Королю Эдуарду приписывают много грехов, со слов его жёнушки-ведьмы и её хахаля, однако даже им не пришло в голову обвинить его в акушерских пристрастиях!

– А имя? – удивился налившийся виски, как клоп кровью, и даже с того побагровевший Левенвольд Стрекозин. – Имя-то, Эдуард, совпадает в обоих случаях… Дух покойного короля Эдуарда – если предположить, что он был оклеветан убийцами и не делал того, что ему приписывают, – не может найти покоя. Дух покойного короля Эдуарда превратился в мойру, плетущую и обрывающую нити жизни…

– Это всё домыслы! – отмахнулся самый трезвый в компании, Слан Вороков, отхлебывая из толстого хрустального конического стакана упоительную шотландскую «Красную куропатку» цвета «чифиря». – В том же 14-м веке прозвучало, что не стоит умножать сущности без крайней необходимости… Зачем, Лёва, ты приплёл какого-то короля английского?! Давайте ещё раз сверим стрелки на циферблате фактов!

– Нет, ты сперва выпей со мной и закуси! – приставал к почти трезвому Ворокову доцент Фиолетов. – Иначе, Слан, не избежать тебе моей обиды, и я попросту перестану тебя ценить…

– Да счас не об этом… – поморщился Слан.

– А вот ты сперва выпей со мной, а там увидим, об этом или не об этом…

– За нас, друзья! – необычайно «оригинально» тостовал Стрекозин, роняя пепел на медвежью шкуру и угрожая подпалить охотничью заимку. Зазвенел толстостенный хрусталь…

– Итак! – вернулся к начатому Слан Вороков. – Сопоставим циферблат стрелок на факте… Все мы трое мистически связаны легендой о «черном акушере»… Каждому из нас в разное время и в разных обстоятельствах мать открыла, что мы не имели шансов появиться на свет, если бы не тайный договор с «черным акушером»… Оставим на совести мамаш их бабьи байки – могли мы там или не могли… Мамаша ведь и соврёт – недорого возьмёт… Однако же не случайно мы вместе, и неспроста каждый услышал историю о «черном акушере»…

– Давай же выпьем за то, что всё в мире не случайно! – сорвался толстяк Стрекозин со своего кресла-качалки, попутно выронив сигару и намереваясь чокнуться во всех смыслах со старым другом.

– Да пустое, Лёва! – отстранил Вороков слюнявые пьяные поцелуи друга. – Даже если предположить, что «черный акушер» – выдумка, в жизни каждого из нас эта выдумка сыграла значительную роль… Каждый из нас целую жизнь по своему готовился ко встрече с «черным акушером»… Ты, Толя, – кивнул Вороков Фиолетову, – стал философом, и собираешься вступить с кредитором в философский диспут… Я, как вы знаете, загреб очень много денег, чтобы окружить себя системами безопасности… Лёва возглавляет службу безопасности банка и стал специалистом по решению деликатных проблем… Но никто из нас точно не знает, что именно предъявит нам «черный акушер», когда придёт за нами… Поэтому разумнее всего – быть вместе и опираться на искусство друг друга…

– А я всё-таки думаю, что он – английский король Эдуард II… – неуместно встрял Левенвольд с набившей всем оскомину гипотезой.

Вороков хотел послать эту пьяную рожу, но передумал, услышав чутким ухом дельца шорох под дверью.

– Знаешь, Лёва! – криво ухмыльнулся Слан. – Король он или не король – ты вот сам у него и спросишь…

Под дверь охотничьего домика в черном, ночном, глухом, заповедном лесу кто-то просовывал листы пергамента…

 

*  *  *

 

– …И ещё одно, самое неприятное дело! – вздохнул с притворным сочувствием представитель фонда медицинского страхования Матвей Колупанцев. – Пациентка Ринуева подала на вас жалобу… Почему прямо перед родами её заставили подписывать дополнительные бумаги?! Почему роды принимал только один человек, вместо реанимационной бригады, и почему он был одет в робу технического персонала?

– О, Боже! – простонал главврач роддома и побледнел. Они отличные актеры, все эти главврачи, когда беседуют с фондом медстраха! Сейчас этот лицедей, конечно же скажет… Ну вот, как и ожидал Колупанцев:

– Это опять он!

– Ну кто «он»? – расстроился Матвей. – «Черный акушер», что ли?

– А вы откуда знаете?

– Да как же мне не знать, если уже лет семь, сколько я работаю в ОМС, я постоянно слышу о нём в каждом роддоме?! Вы придумали удобную систему, господа гинекологи… Чуть где какой косяк в работе – вешаем всё на «чёрного акушера», и взятки гладки! А мне его на том свете прикажете искать?! Жалобы-то на вас пишут на этом свете…

– Можно посмотреть жалобу гражданки Ринуевой?

– Пожалуйста. Ксерокопия со мной…

– Ну вот же! – вскричал главврач, по косой пробежав взглядом документ. – Всё сходится! Опять он…

– Где?

– Да вот же, читайте: «Когда отошли воды, вместо бригады специалистов ко мне подошел один-единственный человек в спецодежде технического персонала… Пользуясь моим отчаянным и беспомощным положением, он заставил меня подписать какие-то антисанитарные бумаги, грязные на вид и ощупь, после чего принял роды в гордом одиночестве… Этот человек представился мне Эдуардом…»

– И что? По-моему, факт вопиющей халатности и безобразия! – пожал плечами Колупанцев.

– Полное описание «черного акушера»!

– Да, пробирающая до костей мистика… Особенно в том месте, где призрак роддома является в робе уборщика…

– Да не являлся он в робе уборщика!

– Вот, черным по белому написано: «человек в спецодежде технического персонала»…

– У меня это уже не первый такой случай… – стенал главврач, охватив голову руками. – Часто его чёрную одежду принимают за униформу уборщика, санитара, сантехника… Но это же женщины, тем более блажные в предродовом состоянии, с них чего взять? Наш техперсонал носит салатную форму… Врачи и медсёстры – белую… Никто у нас не носит черной формы… Кроме «чёрного акушера»… Давайте позвоним гражданке Ринуевой и спросим поточнее – какого цвета была роба? Держу пари, она подтвердит, что Эдуард был в черной одежде…

– А я держу пари, что вы коллективом отмечали день 7 ноября, красный день календаря, нажрались водярой и проворонили у женщины роды… А теперь выгораживаете своих врачей и какого-то уборщика, оказавшегося на высоте положения… Хотя и без прав на врачебную деятельность…

– Послушайте, Матвей Леонтьевич, вы даже не понимаете, о чём говорите…

– Да всё я понимаю! Хватит байки травить!

– Вы послушайте сперва… У пациентки Ринуевой был выкидыш! Понимаете?! Задолго до этого случая она потеряла свой плод, и потеряла безвозвратно! Я это прекрасно помню, она лежала на сохранении, и мы составили акт по всей форме… Пациентка Ринуева не могла родить, понимаете? Тем не менее, она почему-то в ночь с 7 на 8 ноября оказывается в родильной палате, с плодом, словно бы и не выпадавшем вовсе, рожает, подписав пергаменты у «чёрного акушера»… Как такое может быть в мире естества? Нет, вы скажите, если умеете объяснить иначе!

– То есть… – растерялся Матвей из ОМС. – Вы хотите сказать… Что запротоколировали выкидыш, которого на самом деле не было?! Вы пошли ещё и на такое служебное преступление?!

– Я хочу сказать совсем другое. «Черный акушер», про которого вам расскажет любой гинеколог, как об очевидном факторе лечебной практики – каким-то образом может менять прошлое…

– Что за бред? Как можно изменить прошлое?

– Я не уверен, но думаю так: мы же можем изменить будущее? Свернуть не налево, а направо, если слева нас что-то напугает? Отменить визит к врачу – если что-то нас удержит дома? То, что мы делаем с будущим временем – «черный акушер» умеет делать с прошлым. Он является к матерям, чьи дети не имеют шансов выжить при родах, или ещё раньше… Он подписывает у них пергамент, по которому души нерождённых детей становятся его собственностью… После чего он выправляет ход беременности и принимает роды…

– И, если вас послушать, на свет рождается человек, которого не могло быть на свете?

– Именно так! Человек живет, хотя не мог жить, делает то, чего не мог делать, и дожидается визита «черного акушера»…

– А с чем приходит «чёрный акушер» к своим взросленьким выкрестам?! – откровенно уже глумился над этим гинекологическим фольклором сотрудник ОМС Колупанцев.

– Этого, простите, никто не знает… – развел руками главврач, и лицо его сохраняло невероятную в контексте обстановки серьёзность. – Теоретически мы знаем, что, согласно контракту с матерью, душа рождённого ею человека принадлежит «черному акушеру»… Опять же, теоретически, мы может догадаться, что он забирает душу… Но в какой форме это проявляется, что должен сделать человек, что делает «чёрный акушер» – неизвестно…

– Зато известно другое! – мрачно хмыкнул Колупанцев. – Известно как легко списать на призрака роддома все халатные и безответственные поступки персонала…

 

*  *  *

 

Хоть шутка и была дрянной – трое неразлучных друзей достаточно набрались вискаря, чтобы хохотать над ней до упаду! Под дверь охотничьей заимки подсунули… литературный журнал! Конечно, от призрака короля, убитого раскаленной кочергой в зад, можно ждать всяких экстравагантностей, но почтовая рассылка – это уж слишком…

Журнал был мрачноват, выполнен в готическом стиле и назывался «Чернокнижный раёк». На «страшную месть» это никак не тянуло, ни по Гоголю, ни по не-Гоголю…

– Итак, братва! – утирал смешливые слёзы Слан Вороков. – Наш жуткий «черный акушер» оказался деревенским почтальоном Печкиным! Если он взял с моей мамаши обещание прочесть его графоманские опусы в обмен на мою жизнь, то он явно продешевил!

– Однако, какая странная у журнала бумага! – шелестел страницами доцент Фиолетов. – Может, вы скажете, что я нагнетаю, и всё такое, но она похожа на тщательно выделанную тонкую человеческую кожу…

– В таком случае, – ухмыльнулся Стрекозин, – мы являемся рулонами для типографии? Моя мама часто бывала со мной сурова, но до такого контракта, мне кажется, у неё бы рука не поднялась…

– Чернокнижный раёк… – бормотал задумчиво Вороков. – Не рай, но и не ад, и даже не «адок»… Этот акушер напоминает мне меня в магазине, когда я беру сок и кетчуп, уговаривая продавщицу подать мне «сочок» и «кетчупок»…

– Слушайте! – вскричал Фиолетов. – Но так или иначе – перед нами литературный журнал! Я их много повидал в жизни и могу сказать уже почти как эксперт: на человеческой ли он коже, на свиной или на крокодильей – но содержание его как у «Нового мира» или «Дружбы Народов»…

– Что за дикая фантазия – печатать стишки и рассказики на коже? Дорого поди… – недоумевал Стрекозин. – «Чернокнижный раёк»… С претензией на мистику, но какое дешевое разрешение…

– Ладно, предлагаю обмыть наше счастливое обретение! – закричал Фиолетов восторженно. – Столько лет мы жили под гнётом неясности, и вот всё… Кстати, у нас кончились припасы… Я звоню служащему заказника, пусть доставит ещё… Мужики, виски сколько брать? Бутылки хватит?

– Закажи ему две бутылки виски и три бутылки натурального крюшона… Сыра «Чечил» закажи, я только им закусываю! – рекомендовал Слан.

Телефон связи с администрацией охотничьего хозяйства висел возле двери. Он – вопреки дурным предчувствиям – вполне работал, и бодрый голос обслуги сообщил, что заказ «на нумер» принят.

– Давайте хоть почитаем, чего там наш «черный акушер» накропал в свой журнальчик… – потирая руки, предложил Стрекозин…

 

*  *  *

 

Ночью в очень дорогой кровати с пологом из «Икея» Матвею Колупанцеву снился страшный сон. Матвей полз по какой-то пещере или шахте – полз вперёд и вперёд, а стены и своды сжимались и давили на него мегатоннами земной массы. Проход был всё уже и уже, но Матвей знал, что нужно лезть, иначе задавит, засыплет грунтом, погребет навеки заживо… И он полз по сужающейся норе с упорством обреченного, ясно понимая, что скоро наступит предел гибкости, и лаз станет непреодолимым…

Откуда-то скупо и очень рассеянно в пещеру (или шахту?!) струился свет. Оттуда шли и страх, и надежда. Шли голоса, непонятные слова, отрывочное бормотание…

– Он запутался в пуповине… – говорил один неведомый в свету другому неведомому. – Перестаньте тужиться! Если проталкивать его дальше – мы оторвём ему голову… Мамаша, вы меня слышите?! Нам нужно минимизировать схватки, возможно, потребуется кесарево… Он весь опутался, как проводами…

Теперь видения изменились. Вместо стен шахты Матвея душили толстые змеи-анаконды. Они обвивались вокруг его тела и сдавливали его до хруста в костях. Особенно неистовствовала небольшая змейка, ремнём захлестнувшаяся на шее… Вокруг – сводчатый каменный мешок… грубые плиты… дикие камни, плотно пригнанные друг к другу… Сверху – несколько умирающих лучей нездешнего света…

Лежащий на мокрых от его пота плитах Матвей увидел перед угасающим взглядом старинные ботинки с большими средневековыми пряжками. Один из ботинок – словно маятник – чуть приподнялся, отошёл назад – а потом резко вернулся, вломив финансисту в нос… Измученный змеями, Колупанцев почти не почувствовал боли от сломанного носового хряща, но вот потоки крови стали заливать дыхательные пути, которые и так почти парализованы были змеями…

Наверху, откуда лились скупые пряди неземного света, кто-то щёлкнул пальцами. Змеи слушались его. Змеи распутали свой клубок и стали отползать по тёмным углам каменного мешка. Стало легче дышать, стал ощутим солоноватый привкус глотаемой собственной крови…

– Ничтожное существо! – произнес нечеловеческий голос далеко вверху, и стало ясно, что у туфель с большими пряжками есть вертикальное продолжение. – Ты не нужен никому, кроме себя, да и себе нужен только брюхо с карманами набивать… Если бы ты не родился – ни одной пушинки бы не сдвинулось в планах Вселенной… Твоя душа – отражение отражения отражения, и так в сто сорок восьмой степени… Но, уважая законы космического милосердия – я не вывожу с полей истории микроскопическую кляксу с твоим именем… Однако запомни, червь, наперёд: когда услышишь имя «Эдуард» – беги, сломя ноги, беги так, слово все черти ада за тобой гонятся! Это мой первый и мой последний тебе совет, Матвей Никто!

Невидимый обладатель старомодных ботинок с феодальными пряжками раскатисто и механически захохотал…

…С тем Матвей Колупанцев и проснулся. Он проснулся в лужице крови, со сломанным носом. Побежал в ванную комнату чинить себя подручными средствами, а когда подлатал внешность ватой и пластырями, стал звонить матери…

– Мама!

– Что случилось, сынок?! Третий час ночи! Ты заболел?!

– Да, мама, да… Скажи… Только пойми правильно, это очень важно… Когда ты меня рожала, я запутался в пуповине, да?!

– Да… Но зачем и к чему сейчас…

– Мама, умоляю, верь мне… Не спрашивай, только отвечай! Я тебе потом всё объясню! Как меня спасли? Акушеры меня спасли, да? Или… один акушер?!

– Нет, тебя принимала прекрасная, опытная бригада! Старший врач тогда сказал, что нужно торопиться, и тебя вытащили с большим усилием… Пуповину разрезали по мере твоего появления, но так торопились, что сломали тебе, бедному, твой маленький носик…

– Это с тех пор у меня нос кривенький?

– Да, но не расстраивайся! Все всегда говорили, что лёгкая горбинка носа тебе к лицу!

– Спасибо, мама… – сказал Колупанцев и повесил трубку. Он знал, что мама не лжёт. И он знал, что мама лжёт. Потому что нос Матвею сломали только что, несколько минут назад… И в то же время 35 лет назад… И то, и другое правда. Колупанцев прекрасно помнил, что НИКОГДА не имел никакой горбинки носа, ни лёгкой, ни тяжёлой. Прямой римский нос с младших классов был его гордостью, постоянно подчеркиваемой чертой внешности. Именно прямым носом он хвастался перед одноклассницами, потом – однокурсницами…

Этот прямой нос был сломан несколько минут назад туфлёй какого-то ганзейского гранда. Но мама – самый близкий человек – мама запомнила, что у Матвея нос с рождения сросся слегка кривоватым. Объяснение только одно: ещё кровоточащий перелом состоялся¸ тем не менее, в младенчестве. Для «черного акушера» прошлое является тем же самым, чем для нас является будущее. Мы же можем завтра сломать нос своему собутыльнику, а можем и не сломать. Мы вольны выбирать… Точно так же «чёрный акушер» волен выбирать в прошлом.

Сомнений быть не могло: неосторожно разворошив тайны роддома, Матвей встретился с «чёрным акушером»…

 

*  *  *

 

– Эй, послушай-ка, любезный! – со всем возможным панибратством к прислуге сказал Слан Вороков. – Глянь-ка… Мы вот тут спорим, из какого материала сделан этот журнальчик… Ты как думаешь?

Служащий охотохозяйства, привезший бухло и жрачку, вернулся из дверей, куда почти выпорхнул и недоуменно уставился на «Чернокнижный раёк» в руках у Ворокова.

– Какой журнальчик?

– Ну вот, смотри! Я же тебе под нос подсовываю…

– Вы свои ладони называете журналом? – растерянно улыбался служащий. – Или это игра такая?!

– Это игра такая… – упавшим голосом сказал Слан.

– Мой вам совет, господин хороший… – робко рекомендовал служащий. – Вы бы больше не пили, а?

– Не будем. Ступай…

Служащий был рад случаю убежать из этого дурдома, в котором тебе предлагают определить материал раскрытых книжечкой ладоней…

Теперь наваждение спало. Уже и Стрекозин, и Вороков, и Фиолетов видели, что тексты «Чернокнижного райка» напечатаны у них на руках, на ладонях, вроде как линии судьбы. Да они, эти тексты, в каком-то смысле и были линиями судьбы, причудливым узором, который судьба подкладывает нам под дверь без нашего желания или спроса…

– Что же это такое, братцы, а? – впервые в жизни неуверенно пробормотал Стрекозин, проверяя тупорылый револьвер-«бульдог» в кобуре под мышкой и одновременно притягивая свою «рабочую» бейсбольную биту для «лёгких внушений».

– Это что же получается? – тёр переносицу философ Фиолетов, и шарил ладонью по трюмо в поисках словаря философских терминов. – Мы что, текст?! Мы набор символов и иероглифов?!

– Если считать нас купюрами… – уверял Вороков, оглаживая большое портмоне богача. – То на нас проступили водяные знаки…

– Чего ты хочешь от нас, Эдуард?! – истерически завизжал Фиолетов.

Не медля ни секунды, на круглом, стилизованном под ретро столе посреди комнаты включился ноутбук Ворокова. Он, словно робот, сперва откинул крышку, раскрылся, а потом замерцал экраном. И трое пожилых уже, в общем-то, людей, наконец увидели того, благодаря кому смогли появиться на свет…

Они, Стрекозин, Вороков, Фиолетов – много раз слышали о «черном акушере». Они слышали от матерей. Слышали от врачей элитных клиник, где лечились когда от грыжи, когда от запоя. Слышали просто от случайных людей… Всю жизнь эти люди, которых не могло быть, но которые были – всю свою жизнь они ждали встречи с «Черным акушером».

Но видели они его впервые…

Что можно сказать о внешности таинственного Эдуарда? Прежде всего, подмеченное каждой роженицей, с которой он имел дело: он был чёрный. Не в том смысле, что он был негром – а в смысле цвета волос, смуглости кожи и одежды. Эдуард обладал тонкими чертами лица, казался выточенным, но при этой резкой утонченности он был каким-то неуловимо-расплывчатым…

Если бы вы сказали Стрекозину, Ворокову, Фиолетову, что он русский – да, ответили бы они, он русский. Если бы вы предположили в нём татарина – то да, вам подтвердили бы, что в нём сплетены характерные татарские черты. Если бы его внешность глянулась вам семитской, и вы спросили бы – «уж не еврей ли он?» – то и в этом случае те, кто его видели, закивали бы головами: похож, дьявольски похож на еврея!

Ну, а если бы забывший свою нелепую версию Стрекозин вдруг вспомнил бы её, и задал бы себе вопрос – а не английский ли это король? Так и в этом случае все бы согласились, что вылитый английский король, и похож на Георга V, с тех фотографий, где Георг обнимается с кузеном Николаем Романовым… И на изображении Эдуарда даже какая-то корона вроде бы присутствует… То есть не присутствует, а как бы помягче… То ли это игра теней, то ли продолжение властного, заносчивого взгляда аристократа…

Правильнее же всего было говорить об Эдуарде, «черном акушере» загробного слова и текстов, что он – «никакой». Он содержал в себе сразу все черты – и одновременно никаких черт… Он проступал на экране ноутбука так же, как проступает облик человека через тонкую бумагу, или как образ книжного персонажа, нарисованный в зыби воображения читателем-фантазёром…

– Вы здорово выросли, мальчики… – сказал честному собранию Эдуард, и это были первые его слова, такие понятные из уст некогда принявшего роды акушера.

– Чего ты хочешь от нас, Эдуард?! – выступил вперёд для переговоров просвещённый Фиолетов.

– Я от вас ничего не хочу. Я ни от кого ничего не хочу. Тем более от вас. Ведь вас нет.

– Тогда зачем ты здесь, с нами?

– Согласно контракту. Ваши матери почему-то решили, что контракт обязывает их, а на самом деле он обязывает меня. Нельзя дать жизнь, и не дать при этом судьбы… Суть контракта заключалась вот в чем: если ваши матушки соглашаются родить тех, кого быть не может, то я обязуюсь дать им судьбу, какую сумею подобрать… Так получилось, что я и есть ваша судьба… Я написан у вас на ладонях, где линии судьбы, я живу в ваших дневниках и в ваших компьютерах, наконец, я живу в вашей голове, в самой живой её части… Нет, на инстинкты я не претендую, и любоваться, как вы жрёте или какаете, не собираюсь! Но в той части, мальчики, в которой вы хотите реализовать свободу воли – в той части вы становитесь мной, а я – вами…

– Что мы должны делать? – переменил модус вопроса доцент Фиолетов.

– То, что вы уже делаете. Вы наполняете и заполняете собой «Чернокнижный раёк», согласно контракту отдавая ему свои души. Ваши тела блуждают неизвестно где, и неважно – где именно. Ваши тела потеют и сношаются, кушают и дрищут, обрастают волоснёй и стригутся, всё как положено… В этом нет абсолютно никакого смысла… Ваш смысл – это то, что отдано «Чернокнижному райку»… Вы потому и заполняете его собой, что ищете смысла жизни… Никто, кроме вас, не увидит этот журнал… никто не купит его у вас, и не отпустит ни субсидий, ни просто похвалы… Но без него вы просто растения, ряска, которой зарос пруд жизни… Именно поэтому, мальчики, вы всегда напряженно ждёте меня – когда я приду, и мне даже приходится иногда приходить, хотя в мои года это тяжеловато, и поверьте, мне ничего не даёт…

– Скажи, Эдуард! – влез со своей навязчивой нелепостью Стрекозин, на всякий случай выступив на шаг с поднятой битой. – Ты был английским королём Эдуардом Вторым?!

– Я всегда Первый, глупый юноша… – криво оскалился Эдуард на экране. – Как же я могу быть Эдуардом Вторым? Но – подумай на досуге, раз уж тебе пришла такая блажь: может быть, он был мной?!

– Как это?!

– Это вам решать уже самим…

 

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015