Александр Леонидов. Зачем людям империя

ЗАЧЕМ ЛЮДЯМ ИМПЕРИЯ?

(Отрывок из романа «Осколки империи»)

 

– …Выключи его! – попросила Ксюша Елененко, устав (причем на первой же минуте) слушать «гыканье» ставропольского комбайнёра, волей вселенского безумия вознесенного в императоры Третьего Рима. Рулько щёлкнул своим транзистором на батарейках – и Горбачёв провалился в небытие.

Солок нёс влюблённых неторопливо, вдоль берега Ёмы, через пелену лёгкого туманца, мимо крупных корявых ив и бешено разросшейся ивовой прутной мелкоты. Этот «Боливар» выдерживал двоих…

 

Cзади – похрустывал ветковой падью клубный чёрный жеребец Трефлонского. Треф был рядом, уже привычный Ксении, как паж, «осложнённый» воркующей у него в руках, лезущей в нос белокурыми локонами, Олей Тумановой.

Композиция, ставшая этим жгучим и пьяным летом 1990-го года совершенно классической для Елененко, на этот раз дополнялась неловко сидевшим в седле Иваном Имбирёвым, одиноким, без девушки в нагрузку, потому что Иван и в одиночку ежеминутно рисковал грохнуться со спокойной кобылки, самой тихой во всем конно-спортивном клубе. За Иваном – замыкающая парочка, казак Рустик и некая Настя Евлогина. Их Ксения совсем мало знала. Ехали они неромантично, каждый на своей лошадке, и – хоть были вроде бы вместе – здорово уступали божественному, вечному архетипу «красавица в руках конного рыцаря».

Место привала знал только бывалый в ёмских плавнях Тима Рулько. Он обещал «неплохую полянку» – и обманул: полянка была не просто «неплохой», а очаровательной, сказочной и бесподобной!

– Счас я вам чебачков [1] надёргаю! – пообещал Тима Рулько, скрываясь с бамбуковым удилищем в похожих на мангровые прибрежных зарослях Ёмы. Он знал там тихое и удобное место, где прирубил себе пенёк для опоры ногой. Эдакий пляжик-пятачок, закрытый от дачников непроходимой ивовой маквой…

Артём Трефлонский с необычайной для «сына асфальта» ловкостью сварганил походный костерок, потрескивавший сучками кривых тополиных ветвей.

– Оленёнок! Уважь… Хоть два аккорда… – умолял он, глядя слезящимися и красными от дыма глазами.

– Ну, не знаю, не знаю… Как тут прозвучит… – кокетничала Оля Туманова, но уже расчехляла свою гитару.

«Интересно! – сердилась про себя Ксюша Елененко. – А с котелком мне одной возиться, что ли? Барашек будет романсики блеять, а я, понимаешь…»

И со злости противным голосом стала напевать, кривляясь:

– Зовут Золушкой меня…

К счастью, этот малознакомый, бритый, как калмык, казак Рустик оказался очень хозяйственным человеком и котелок взял целиком на себя. Ведь на Артёма, и тем более Ивана Имбирёва надежд никаких: гнилая интеллигенция, самое лучшее, что могут в лесу сделать – просто не заблудиться, и не более того.

– Вода, Рустик, – сказал Иван Имбирёв, рассаживаясь по-султански, – величайшее чудо природы…

Рустик с котелком, полным речной воды, открыл было рот, чтобы столбом заслушаться, но его девушка, рыженькая Настя, слегка толкнула его, чтобы не забывал о деле.

Оля добавила свой мотив в бормотание Имбирёва о «единственном предмете, расширяющемся при охлаждении»:

 

Пара гнедых, запряженных с зарею,

Тощих, голодных и грустных на вид…

 

Видя, что никто не обращает на неё внимания, маленькая и шустрая Настя Евлогина бочком отошла в сторону и ступила на малозаметную тропку…

Это было не очень хорошо, не очень красиво и совсем не по-товарищески, но Насте позарез хотелось уединиться с малоросским красавцем Тимофеем Рулько. Тем самым, популярным в их школе, что отличался от её «судьбой дарёного» калмыка примерно так же, как Европа от Евразии…

«Не всё мне супы варить… – думала Настенька. – Пусть и его Ксюха супы поварит, а я побеседую, чинно, благородно, без всякой там пошлости…»

Тима, блаженно жмурясь, как ленивый кот, ловил рыбу в мутных водах Ёмы. Следил за поплавком в притворной кошачьей сонливости, чуткий к малейшим колебаниям лески. Мятое ведро рядом с Тимой доказывало, что Тима сидит не зря: рыба прибывала.

Огненноволосая Настенька Евлогина подошла и остановилась рядом. Она считалась храброй, эта девочка-выпускница 1990 года, числилась эдакой разбитной феминисткой и даже курила (правда, тайком от матери).

Тима Рулько нравился хорошенькой Насте, но злила его «несовременность» и «совковость». Ты ему про свободу, демократию, жвачку и гамбургеры, а он тебе – про батальоны дивизии и ракеты… Ты ему про пустые по́лки в магазине, а он тебе – про полки́ на марше…

Видя, что Тима совсем один на этом тёплом берегу, Настя решила поиграть с ним, как кошка с мышкой, дать ему почувствовать её превосходство…

– Отсталый ты человек, Тима, – с притворной сокрушенностью вздохнула Настя. – Вон даже и форма у тебя прошлого века…

И, словно невзначай – присела на песочек рядом с Рулько.

– Форма как форма… – огладил Тима бока своего оренбургского казачьего мундира. – Форм много, империя одна…

Настя, симпатизируя этому юноше, думала стащить его на землю, вернуть из былин в 1990-й год.

– Зачем человеку нужна империя? – бравировала своей «свободой личности» рыженькая Настя.

– Это спроси у Трефлонского или Имбирёва… – улыбнулся Тима Рулько. – Я человек простой…

– Видишь, ты даже сам не понимаешь, чему служишь!

– Понимаю, но объяснить могу только по-простому…

– Мне так и нужно…

– Ну я ведь тебе грубо объясню… По-казачьи… Не оскорбишься?

– Ха! – презрительно выдала рыжая. – Чего я ещё в свои годы не слыхала! Валяй по-казачьи…

– Не обидишься? Слово даёшь?

– И не подумаю обижаться! Зуб тебе!

Что случилось дальше – рыженькая Настя поняла не сразу…

Миг – какой там, доля мига – и Рулько завалил её на песок. Железные пальцы, похожие на слесарные тиски сжали ей горло, так, что ни дышать, ни крикнуть она не могла. Настя обеими руками вцепилась в его смертоносную лапу, пытаясь оторвать, отделить его от своей шеи – но куда там… Казалось, что её тонкие дамские ладошки пытаются вырвать дуб из земли…

Вторая рука была у Рулько свободна. Она скользнула к Настиным джинсам и ловко расстегнула большую верхнюю пуговицу. Тима одной рукой убивал рыженькую, а другой насиловал! И никакого спасения не было – ситуация выдавливала из глаз только слёзы отчаянного бессилия…

– Артём! Иван! Рустик! – хрипела и шептала Настя, пытаясь кричать. – Помогите! На помощь! Он сошёл с ума…

И как только она прошипела это заклинание – Тима мгновенно её отпустил и вновь стал улыбчивым, доброжелательным и нормальным.

– Ты обещала не обижаться! – игриво сказал он, наблюдая, как она судорожно оправляется и застёгивает свои джинсы. – Это я тебе так, грубо, по-казачьи, объяснил, зачем нужна империя… Ты кого звала на помощь?

– Артёма… Рустика…

– Нет, Настенька, ты звала на помощь имперских казаков. Поняла? Когда тебя схватит за горло английский псих в пробковом колониальном шлеме, или американский мародёр в сетчатой каске, или ваххабит в чалме – ты снова их позовёшь…

 

Издалека слышались песни Оленьки Тумановой: под сиропные гитарные переборы пошел романс «Пара гнедых»:

 

…Грек из Одессы и жид из Варшавы,

юный корнет и седой генерал,

каждый искал в ней любви и забавы

и на груди у нее засыпал…

 

Странным образом оленькины персонажи дополняли перечисленных Тимой «психов» в разных головных уборах.

Тима потому и выдержал паузу – тоже чувствовал это. И подвёл итог гитарному треньканью:

– Ты не позовёшь «ботана» в очках, потому что он тебе не поможет… Если напала сила – то и помочь может только сила… Я понятно объяснил?

– …Пара гнедых… пара гнедых… – патетически закончила вдали Туманова, не ведая, что участвует в политинформации.

– Ага… – кивнула Настя, всё ещё не пришедшая в себя и ощущающая себя в дурацком страшном сне.

– Все эти чехи или болгары – славные ребята, и живут, может быть, побогаче нашего, Настенька… Но когда их в очередной раз схватит за горло рука очередного маньяка – они будут, как и ты, кричать те же самые имена: Артёма, Ивана, Рустика… На помощь, на помощь…

– Да уж, Тима… мастак ты политические вопросы разъяснять… – нервно захохотала Настя…

 

*  *  *

 

Спустя четверть века, в 2015 году в Куве праздновали годовщину возвращения Крыма в Россию. Уже постаревшая и изрядно побитая жизнью Настя Евлогина визжала с чисто женской страстностью «Крым Наш!» и размахивала российским флажочком изо всех сил.

Её дочь, красавица Маша, отравленная в стенах Университета ядом либерализма, недовольно куксилась, глядя на мать.

– Тебе-то мам, какое дело до Крыма?

– Как же ты не понимаешь, Маша! Ведь это начало возрождения империи!

– Хм, империи… – дёрнула плечиком дочка. – И зачем конкретно нам с тобой эта империя?

– Зачем нам империя? – Настя Евлогина непроизвольно погладила своё горло, ощутив под ладонью живость кадыка. – Ну, Маш… Как бы тебе это помягче объяснить…

[1] Так, «чебаком» – на Урале зовут крупную плотву.

 

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015