Александр Леонидов. Мезенцев: мы помним его мудрость

Из цикла «Мезениада»

МЫ ПОМНИМ ЕГО МУДРОСТЬ!

Из воспоминаний Элефанта Кигашева, ученого-изобретателя, создателя элмажно-окатышного двигателя по заветам В. Н. Мезенцева

Это было в 1986 году, когда Виталий Николаевич Мезенцев оказал нам великую честь: академик-корифей самолично явился, согласно своему обещанию, данному в вытрезвителе Ленинского района, заведующему нашей кафедры З. М. Тучному.

Мы сразу же увидели, как тяжело дается работа Мезенцеву: он был болен, очевидно, тяжело страдал и все же не покинул нас! Он был бледен, как полотно, с запавшими и красными глазами, с мешковатыми подглазьями, часто и тяжело потел, то и дело проводил языком по пересохшим губам. Вот что значит настоящий ученый: он не лежал на больничном, а явился к нам, младшим коллегам, потому что по-настоящему любил науку!

Время было зимнее: открыв окно, Виталий Николаевич крупной красноватой пригоршней забирал снег с карниза и изучающее пробовал его на язык. Научная добросовестность заставила его съесть несколько пригоршней снега, что, как мы поняли, было связано с его работой по изучению городских выбросов в атмосферу.

Все мы прониклись огромным уважением к корифею и трепетали в его присутствии. Видимо, у гиганта мысли болела голова, потому что он то обнимал её кряжистыми ладонями, то прикладывал к выпуклому лбу ледышки из-за окна. Ах, как он страдал от умственного переутомления, от ночных переработок – мы все видели, и все брали с него пример.

Мы с благоговением взирали, как дрожь усталости пробирает все тело академика: дрожали у него и руки, и даже ноги. Но – несмотря на такое тяжелое состояние, вызванное многодневным чтением запоем научной литературы, Мезенцев был, как всегда, необыкновенно щепетилен в области научной этики.

– Где урна? – спросил он профессора Тучного.

– Вот, Виталий Николаевич! – предоставил академику наш заведующий урну для голосования.

Мезенцев пробормотал, что урна у нас какая-то странная, потом открыл верхнюю крышку с прорезью для бросания бюллетеней и засунул внутрь всю свою умную кудлатую голову. Мы все поняли, что Мезенцев проверяет с высшей степенью внимательности – не подброшены ли в урну липовые бюллетени, нет ли какого подлога.

При этом Мезенцев как-то спазматически содрогался всем телом и издавал странные ревущие звуки, как будто бы звавшие некоего «Э-э-э»…

Мы были поражены такой степенью дотошности и научной ответственности: возникло ощущение, что академик как бы исторгает всего себя прямо в урну – настолько зрима была для нас его конвульсиями пробегавшая по телу аналитическая работа великого ума.

Закончив осмотр урны для голосования на предмет возможных фальсификаций Мезенцев плотно закрыл верхнюю крышку и передал урну нашему ученому секретарю товарищу Б. В. Торчку. У нас возникло ощущение, что после осмотра урны, видимо, в процессе успокаивающих привычных действий, академик Мезенцев стал чувствовать себя несколько лучше…

Доцент Торчок, как положено, опечатал внимательно осмотренную Мезенцевым урну. При этом я видел, что Виталию Николаевичу приятна такая забота о сохранении его научно-административного наследия на нашей кафедре.

Центральное место на нашей кафедре занимал стол, покрытый красным сукном, слева стояла кафедра, на ней – графин с водой и стакан. Воду Мезенцев выпил уже до того, как начал проверять городские выбросы в снеге за окном.

На стене у нас была обычная классная доска и стенды, на которых мы развешивали чертежи и графики.

Когда наш завкафедрой товарищ Тучный начал говорить, как обычно:

– Товарищи, на повестке дня сегодняшнего заседания Ученого совета один вопрос: защита товарищем…

Мезенцев очень тактично и вежливо прервал многословного младшего коллегу:

– Нехрена тут разводить… Давайте переходить к банкету…

Это было смелое, неожиданное, революционное в науке предложение великого ученого. К сожалению, формалист и представитель старой сталинской школы казарменности в науке товарищ (впрочем, тамбовский волк ему товарищ!) Тучный не смог оценить всей глубины и новизны предложенного Мезенцевым подхода. Несмотря на предельную корректность высказанного академиком предложения, товарищ Тучный все же продолжал:

– Как мудро и обтекаемо сейчас сказал наш великий учитель, Виталий Николаевич, нехрена тут разводить… Давайте, зачитайте документы диссертанта, товарищ Торчок!

Так ответственность за свой научный оппортунизм, нежелание непосредственно переходить к банкету, Тучный перенес на ни в чем не повинного Торчка, который, впрочем, тоже был ретроград в науке.

– Нехрена тут разводить! – как бы поддержал он великого учителя, на самом деле, задумав оппортунизм. – Я только коротенько зачитаю…

Снисходительность Мезенцева была так велика, что он кивнул и махнул большой кержацкой рукой:

– Ну и хрен с вами… зачитывайте… но учтите, что у меня шланги пересохли…

Так Виталий Николаевич подчеркнул многогранность своей деятельности в науке, то, что помимо нашей кафедры, его где-то в лабораториях ждали пересыхающие шланги, смысла и назначения которых мы, в силу малообразованности, не поняли.

Доцент Торчок говорил сухим ровным тоном, почти не отделяя названий документов от их содержания:

– Товарищ Багман представил к защите следующие документы. Личный листок по учету кадров. Копия диплома об окончании товарищем Багманом банного досуга на даче академика Мезенцева. Справка о сдаче кандидатских экзаменов – за подписью заведующего пивной товарища Остроголового. Значит, согласно заявлению заведующего пивной «Рыбка-Улыбка» основы марксизма-ленинизма товарищ Багман сдал «отлично», иностранный язык – «отлично», общее знание обо всем – «отлично», специальный курс знания не обо всем – «хорошо».

Характеристика по месту работы.

Багман был принят в заочную аспирантуру и к настоящему времени под руководством академика Мезенцева подготовил диссертационную работу «Хрен Вам Всем» – о перспективах советского хреноводства. За время работы садовником на даче академика Мезенцева Багман неоднократно получал премии и благодарности за хорошую работу. Он активно участвует в общественной жизни коллектива личной прислуги академика, является профоргом банного досуга. Товарищ Багман принципиален и пользуется заслуженным уважением среди…

– Давай, кончай эту канцелярию! – распорядился Мезенцев уже не как старший коллега, а как власть имеющий. – Че ты гонишь, все подписали, ВАК в курсах…

– Но список печатных работ…

– Кому нужна эта макулатура?!

– Но заключение научного руководителя, академика Мезенцева…

– А это почитай! – кивнул Мезенцев, меняя гнев на милость. – Интересно, чего это я подписал, да и умного человека всегда прочесть не лишне!

Затаив дыхание, все мы слушали проникновенные строки отзыва Мезенцева. Понять их мы, к сожалению, не могли, потому что они были написаны на красно-кхмерском языке. Мезенцев любил иногда писать на языках народов мира…

– Ну, это же совсем другое дело! – решил за всех Мезенцев, когда отзыв прокхекали. – Сразу понятно, достоин… Давайте уже закругляться и голосовать, а то банкет стынет, шланги горят…

Вняв гению, мы прекратили всякие прения и проголосовали, бросая бюллетени в урну. Когда мы вскрыли эту урну, то были неприятно удивлены: наши голоса плавали в чьей-то блевотине, и это при том, что Виталий Николаевич лично проверял урну перед опечатыванием!

Какими же подлыми бывают середнячки в науке! Завернуть блевотину в бюллетень и бросить в щёлку! Судя по количество рвоты, это сделал не один человек, а сразу несколько. Но они сами же себе и навредили…

– Есть у кого желание пересчитывать голоса? – спросил Мезенцев, держа за краешек липкие и вонючие листы голосования. Все благоразумно отказались, учитывая, что перед банкетом нужно иметь хороший аппетит.

– В силу этого… – сказал нам Мезенцев. – Багмана будем считать кандидатом наук, кафедра ему пухом, а вам всем доброго здоровья…

И мы все отправились прямиком в банкетную залу. Ох, как и там удивлял нас Мезенцев своей мудростью! Но это уже другая история, которую я обязательно расскажу вам попозже…

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015