Евгения Козловская. Нехороший дом

НЕХОРОШИЙ ДОМ

Петро устал пританцовывать на газовой трубе, опоясывающей дом на уровне второго этажа, и, махнув рукой, пристроился ближе к стене на углу дома. Принесла же нелегкая этого рогоносца! Верка тоже хороша – выставила в окно, почти в натуральном виде. Хорошо, хоть белье натянуть успел и носки. Петро поежился. Не лето, однако, моржевать на трубе в октябре – последнее дело.

– Кхем, – прокашлялся тихо кто-то справа. – Подвинься, а?

Рядом с отлетевшим в сторону горе-любовником с размаху шлепнулся ангел. Самый настоящий, с нимбом и при крыльях. Поерзал на железе задом, почесал правой рукой за левым крылом и вздохнул:

– Да, мужик, это ты попал! Ну и вот какого Гавриила тебе дома не сиделось, а?

Ангел угрюмо потер ладонью щетину на подбородке, достал откуда-то из белой хламиды пачку «Беломора» и, прикурив сразу две папиросы от нимба, предложил:

– Будешь?

Петро кивнул и, не сразу приняв дрожащими – не только от холода – пальцами предложенный табачок, судорожно затянулся. Закашлялся с отвычки. Справа хмыкнули и, красиво изобразив дымовыми колечками эмблему Олимпиады, продолжили:

– И чего, спрашивается, по жизни тебе не хватало? Адреналину? Или банального мордобоя? Ведь знал, что Верка замужняя и рано или поздно нарвешься на оленя. Рога-то у него нонче ветви-и-истые.

Петро только вздохнул. И чуть не навернулся с трубы, когда слева, скрежетнув по металлу вилами, по-пацански на корточках устроился чёрт. Придержав страдальца хвостом, тот кивнул в знак приветствия вечному оппоненту:

– Кончай над мужиком глумиться, Тимоха. Ему и так несладко. Ты б встал, Петь, а то отморозишь чего. Твое, конечно, дело, но…

Одолжившись у того же ангела «Беломором», чёрт затянулся и, глянув снизу на вскочившего (хвала страхующему хвосту!) Петро, заметил:

– Этот, – кивок вправо, – зануда, но тут грех не согласиться. Блуд – это я одобряю. Однако блуди с умом. Сколько девиц и разведенок! А ты…

Чёрт притушил окурок о стену и ободряюще кивнул:

– Лан, не очкуй, помощь близка.

Он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Прямо над головами всей троицы на третьем этаже распахнулось окно, и практически перед носом Петро повисла в меру крепкая веревка. «Морж»-любовник мысленно перекрестился уже и схватился было за веревку. Но так и застыл. Сверху, шустро перебирая лапами, спустилась на многострадальную трубу… белочка. Ростом с самого Петро.

– Саечка за испуг, – шлепнула она легонько страдальца по щеке и той же лапой подтянула ему на место нижнюю челюсть. – Ты это… одевайся давай.

На хвосте у гостьи были связаны в узел ватные штаны и нечто, напоминающее бушлат. Из рукавов последнего торчала обувка, подозрительно похожая на виданные у покойной бабушки сапоги-«прощай, молодость». Довершала гардероб простенькая трикотажная шапка.

– До дома дошкандыбать – в самый раз. Потом у крали своей родное заберешь. Али на память оставишь.

Она начала карабкаться вверх.

– Прости, в 117-ю, – она кивнула головой в сторону распахнутого окна, – тебе нельзя. Там подшефная психоаналитика нашего, Галактиона, новый роман ваяет. Боюсь, не выдержит пенсионерка явления героя во плоти, так сказать.

– А как же? – веревка откровенно не доставала до земли.

– Иди, Изабелла, мы подстрахуем, – махнул ей вилами чёрт.

– Вась, не задерживайтесь. Галактион один уже не справляется, – и белка скрылась за окном третьего этажа, втянув минутой позже за собой веревку.

– Слышь, Тимоха, давай снизу его принимай. Тут всего ж ничего, метра два... – чёрт подхватил успевшего только икнуть Петро подмышки и спустил вниз.

Сиганувший за секунду до того прямо на газон ангел поймал мужика уже у самой земли. Утвердив того на ногах, Тимоха оправил на Петро бушлат. Прямо на глазах у осевшего всё же на асфальт героя-любовника ангел перекинулся в маленького розового слоника на тощих крыльях. Подлетев ближе, он шепнул:

– Не боись, трезвенник, это всё, – описал хоботом круг перед самым носом, – от переохлаждения. Бывай, грешник!

И растворился в воздухе.

Больше Петро к Верке ни ногой.

© Евгения Козловская, текст, 2017

© Книжный ларёк, публикация, 2017