Светлана Смирнова. Очарование молодости

ОЧАРОВАНИЕ МОЛОДОСТИ

 

Перекрёсток

 

Я как всегда опаздывала на работу, хотя жила неподалёку. Пробежала мимо занесённого снегом фонтана, взбежала по широкой мраморной лестнице на второй этаж и рывком распахнула дверь как раз в тот момент, когда радио пропищало: «Московское время семь часов». То есть, по нашему, местному, девять. «Уф, успела...» – с облегчением вздохнула я и плюхнулась на стул.

В комнате уже сидел командировочный из Грозного и что-то листал. Но ему не давала сосредоточиться переводчица Жанна, которая за полупрозрачной перегородкой в это время снимала шерстяное трико. Делала она это легко и озорно, зная, что дразнит и волнует молодого аспиранта. Уж такая она была женщина, яркая и рисковая!

Распахнулась дверь, ведущая во внутреннее помещение, показалась заведующая нашим отделом «Научных фондов» Лидия Ефремовна, сияющая, в благодушном утреннем настроении: «А, Алёна! Ты опять в последнюю минуту прибежала», – поворчала она для вида.

Ещё раз хлопнула входная дверь, это пришла четвёртая обитательница нашего отдела, инженер по стандартизации и метрологии Эсфирь Сигизмундовна, полная синеглазая брюнетка с ямочками на щеках, мягкая и женственная.

Она тоже стала с лёгкой иронией наблюдать за Жанной и аспирантом. Стена была полупрозрачная, выложенная из этаких стеклянных зеленоватых кирпичиков, как в то время было модно.

Но этот стриптиз в «аквариуме» скоро закончился. Жанна вышла к нам, как ни в чём не бывало. Аспирант быстренько уткнулся в книгу. А Жанна своим певучим голоском стала рассказывать про новую кофточку, которую приобрела накануне, про спецталоны в «Берёзку», про шалости своих детей. И модулируя голосом, передразнивая, – про притчу во языцех, очкастую программистку Серафиму.

Про Жанну ходило великое множество разных слухов. Говорили, что она где-то снимает однокомнатную квартиру, на которую водит любовников. Хотя она была замужем и растила двоих детей. Старшей дочери было уже четырнадцать.

В институт часто приезжали иностранцы, и злые языки поговаривали, что Жанна со многими из них крутит романы. А с одним, индийцем, даже мылась в ванне! Что для того времени было дерзко и неслыханно!

 

Командировочный из Грозного приехал неделю назад. Когда он вошёл, у всех четырёх обитательниц нашего отдела сердце забилось чаще. Все сразу поняли: вот он, настоящий мужчина! Высокий, стройный. Но главным его достоинством был голос. Такого густого баса Алёна не слышала никогда.

Он сказал всего одно слово: «Здравствуйте!» и все в него в ту же секунду влюбились. Кто тайно, стараясь не подавать вида, как Лидия Ефремовна. Ей не подобало. Муж солидный, на руководящей должности. Двое взрослых детей. Кто явно, как Жанна, которая с ним играла, как кошка с мышкой. А Эсфирь Сигизмундовна, свободная женщина, наблюдала издали всё понимающими глазами, и посмеивалась про себя.

Я же по причине своей молодости была влюблена как кошка. Я покрасила волосы в белый цвет, купила себе розовую ажурную кофточку из мохера с какими-то дурацкими бантиками и помпончиками и сидела за столом обслуживания как Белоснежка. Но шансов у меня не было. И мне оставалось только наблюдать, как Жанна умело его вовлекает в свои сети. А он, похоже, и не сопротивлялся.

Незаметно прошла та зима, потом промелькнуло лето...

 

И снова выпал долгожданный первый снежок. Когда я шла утром на работу, он лежал мокрой кашицей на тротуарах, пригибал своей тяжестью ветки деревьев к земле.

Я долго стояла на перекрёстке улиц Ленина и Революционной. Это был трудный перекрёсток. Когда светофор наконец переключился, шагнула на проезжую часть и в ту же секунду, ощутив сильный удар в левое бедро, упала навзничь, на спину. На моё счастье, водитель успел затормозить и я отделалась ушибом и гематомой. Из проходившего мимо трамвая высыпал народ, все подбежали ко мне и взволнованно, перебивая друг друга, заговорили: «А мы всё видели из окна и переживали за вас. Но слава Богу, обошлось!» Водитель сбившей меня легковушки предложил довезти до травмпункта, но я отказалась. Мне помогли встать и я, перепуганная, в испачканном пальто, заливаясь слезами, пошла на работу, в институт. До работы было ближе, чем до дома.

На работе привела себя в порядок. Лидия Ефремовна меня всё же отправила в травмпункт, там сделали снимок и назначили физлечение. Предложили больничный лист.

Я хромала недели две. А когда выздоровела, подала заявление на увольнение.

Когда в последний раз заходила в отдел кадров за документами, на широкой мраморной лестнице вестибюля столкнулась с командировочным из Грозного. Он взял меня за руку и сказал: «Я приехал на прошлой неделе. Я вас искал, искал везде... Но вас нигде не было...»

Я хотела спросить: «А как же Жанна?». Но промолчала. Выдернула руку и ушла.

 

Прошло много лет. Всё изменилось в нашей стране и в мире. Грозный разбомбили, не оставили камня на камне. Что стало с тем командировочным аспирантом, я не знаю... Наверное, он защитился и стал учёным. А может быть, стал главой какого-нибудь бандформирования... Трудно сказать...

Но я всегда думаю, как хорошо, что судьба хранила меня от неверного шага.

 

16.10.12 г.

 

Маленькая ночная серенада

 

За окном вечер. Уже темно. Сквозь густую листву старого тополя проглядывают знакомые звезды. Из открытого окна веет прохладой. Гнетущая жара июльского дня спала. За окном загораются уютные оранжевые фонари, слышится отдаленный девичий смех. Городу не до сна.

Катя бродит по комнате в длинной ночной рубашке, как привидение. Ей тоже совсем не хочется спать.

Неожиданно звонит телефон. В трубке молчат. Она знает: «Это, конечно же, Митька!» И кладет трубку на рычаг. «Ну, что ему еще от меня надо?» – думает она с горечью. Ей совсем не хочется с ним говорить.

В памяти еще жива их последняя встреча, когда они так глупо рассорились перед его неожиданным отъездом в командировку. Она знает: «Теперь он вернулся и ему не терпится поделиться с ней новостями». Он ей не раз говорил, что так, как она, никто не умеет слушать. А она устала от всех его комплексов. Ей хочется спокойной жизни. Ей хватает и своих проблем. Нет, она совсем не жестокая, она просто устала. Она теперь часто задумывается о том, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной? Ведь окружающие в это не верят.

А она так устроена, что почему-то не умеет дружить с женщинами. Все эти глупые и пустые щебетанья её только раздражают. Нет, она не синий чулок, вовсе нет. Просто она считает, что есть в жизни главное и есть второстепенное. И нельзя это путать. Нельзя второстепенное возводить в ранг главного. Она не может своё время тратить на то, чтобы часами болтать о каком-нибудь глупом сериале или о косметике. И когда на работе бабы заводят подобный разговор, она берет сигареты и выходит на свежий воздух.

Когда она впервые увидела Митю, он не произвел на нее никакого впечатления: длинный, нескладный, с взлохмаченной шевелюрой, в сером неумело заштопанном свитере. Он ей показался каким-то безликим. Но судьбе было угодно, чтобы они стали друзьями. И не какими-нибудь, а самыми близкими. Свела их работа. Он был фанатом своего дела и она на это купилась. А он оказался большим занудой во всём остальном, что не касалось работы.

Но в своём деле он был артист, он был бог. Он творил, он был непредсказуем и нов. И вот эта-та творческая жилка растопила лёд в их отношениях. Кате стало с ним интересно. Увлекаясь, они иногда подолгу задерживались на работе. А потом по чистой тополиной улочке он ее провожал до остановки, продолжая на ходу развивать свои новые идеи. А навстречу шли гуляющие люди. Они просто дышали вечерним воздухом и совсем не думали о делах. И уставшая Катя им иногда чуточку завидовала. И вдруг возникало желание немного побыть просто женщиной. Но Митя этого не понимал.

И тогда она вспоминала Валентина. Это была старая история. Прошло уже три года. Но иногда он наведывался в её сны и мысли.

Мягкий интеллигентный Валентин был совсем другим. Он был осторожный и проницательный. Его серо-голубые глаза напоминали море. Он был романтик, или может, наоборот, хитрец и деляга. Она тогда так и не разобралась. И сейчас, по прошествии многих лет, хотя стала взрослее и опытнее, не может понять. Но то, что непонятно, всегда интригует и чем-то волнует. Он так и остался непознанной загадкой в ее жизни.

Они работали вместе в чисто женском коллективе. Он был среди них единственным мужчиной. И притом интересным. Он нравился многим. А дружить стал с ней. Бабы были как бабы. По утрам они глупо кудахтали о своих семейных делах, о нарядах. Читали одни глупости. Им с Валентином было смешно на них смотреть и иногда хотелось подразнить. Внести разнообразие в их мелкую жизнь. И они решили дать им повод посплетничать. Идея принадлежала Валентину. Он сказал: «Устроим переполох в курятнике!»

Надвигался чей-то день рождения. Как всегда, его отмечали в тесном «спетом» коллективе. Валентин к тому времени уже уволился, но часто заходил. Ни один праздник не обходился без него. Его всегда приглашали и ждали с нетерпением.

Вот и на этот раз он пришел с бутылкой какого-то импортного вина. Сел рядом и когда все уже были в изрядном подпитии, вдруг положил руку ей на плечо. Бабы замерли от неожиданности. Все знали, что она скоро выходит замуж, что Костик каждый вечер после работы поджидает её у выхода. Она и сама удивилась, потому что весь его проект розыгрыша не приняла всерьез. Ну, поболтали, посмеялись, как всегда, и ладно. Она его толкнула в бок: «Ты, что?». Он ей на ухо прошептал: «Мы же договорились, разыграть...». Она к тому времени, как и все, чуточку опьянела и потому подумала: «Пусть! Будет смешно». Но ничего смешного не получилось, потому что с той минуты ее жизнь дала сильный крен, весь ее ровный светлый мир дал большую трещину. Она только помнила, как он ей подавал шубу. Потом они куда-то шли по морозным ветреным улицам. Он ей что-то рассказывал, тянул куда-то за руку.

Очнулась она в большой светлой комнате. Её окружали незнакомые стены, незнакомая мебель. Рядом был Валентин. Его осторожные, цвета переменчивой морской волны глаза, заглядывали ей в лицо.

«Хочешь, послушать музыку? – спрашивал он. – У меня есть Моцарт, “Маленькая ночная серенада”».

На работе пошли злые сплетни. Сказали Костику. И Костик, не прощаясь, уехал в другой город по распределению института.

Валентин потом счастливо женился. А ей пришлось уволиться с работы.

Вот и вся история. А теперь вот Митя.

Опять зазвонил телефон. Кате не хотелось ни с кем разговаривать. Но настойчивые протяжные гудки не умолкали. Они резали и резали тишину, звенели в ушах. Катя не выдержала, сняла трубку. «Ты, почему не подходишь к телефону? – раздался возмущенный и обиженный Митькин голос. – Я вот приехал. Через пять минут буду у тебя».

Катя нечаянно взглянула в открытое окно, в комнату летел тополиный пух...

 

4–6.07.99 г.

 

Поздний звонок

 

Поздно вечером, когда стемнело, позвонила старая подруга.

– Знаешь, у меня не выходит из головы наш последний разговор. Мне так обидно!

– А в чём дело? – искренне удивилась я. – Мы, вроде бы, о пустяках болтали...

– Нет. Ты сказала, что я в детстве ничего из себя не представляла, что я была бездарна.

– Да не говорила я такого! – возмутилась я.

– Нет, говорила… – с настойчивостью маньяка продолжала она. – Я, конечно, понимаю, вы мне все завидовали. Помнишь, мы ходили на стадион «Динамо» в секцию спортивной гимнастики? А потом тебя, Лерку и Машку отсеяли. Оставили меня и Ирку. Я ведь была очень пластичная. Мой папа футболом занимался. Это было наследственное… Неля Александровна так и сказала, что оставляет меня, потому что я очень пластичная. А вы, я знаю, жаловаться потом ходили. Не отпирайся, я знаю, ходили.

– Помилуй, – взмолилась я. – Ведь нам было тогда не то восемь, не то девять лет. А может и семь... Мы маленькие были.

– Да, да, я знаю, такое бывает у детей. Я педагогом работала, я знаю, – сказала подруга.

– А чему завидовать-то было? – удивилась я. – Ведь ты карьеры спортивной не сделала. Походила с полгода и бросила. Мастером спорта не стала, чемпионом мира по гимнастике не стала... В чём дело?

– Да, я бросила гимнастику через полгода. У меня как-то вечером кровь из носа пошла. Мама сводила меня в детскую поликлинику, врач сказал, что ничего страшного, бывает. Но мама забеспокоилась и решила меня избавить от перегрузок.

– Да, да, конечно, ты была очень талантливая, – поторопилась я её заверить. – Это от папы тебе передалось генным путём.

– И в школе я была отличницей, – продолжала подруга и произнесла она со злорадством: – А у тебя математика не больно-то хорошо шла.

Я решила, что пора повернуть разговор в другое русло.

– Ну что, кого из наших видела? – бодро спросила я.

– Помнишь, Романовича? Он на класс старше учился? – поинтересовалась подруга.

Я не помнила.

– Ну вот, вчера встретила на остановке Романовича. Он на работу ехал, в 6-й больнице теперь работает. Спросила: «Как там Андрей?». А он говорит: «Нет теперь нашего Андрюши. Два года уже нет».

Меня эта новость слегка подшибла. Живёшь среди знакомых тебе людей, как растение в питательной среде. Неважно, хорошее они тебе сделали или плохое. Это твоя среда. Ты их не видишь по многу лет, но знаешь, что они существуют где-то рядом, в этом городе, в этом мире. Они составляющая твоих воспоминаний. И вдруг, узнаёшь, что кого-то оказывается уже нет. Кто-то вышел из игры.

А подруга продолжала: «Вот, как не заладилась у Андрюши жизнь, так и пошло. Он был первым, кто меня поцеловал. Он любил меня. Везде встречал, ходил за мной... А потом на вечеринке нечаянно переспал с этой Катей Кац и ему пришлось на ней жениться. Тогда ведь были другие времена. Помнишь, как всё строго было? А он не хотел на ней жениться, но пришлось. Он был уже женат на Кате, а приходил ко мне в поликлинику, ждал меня. Я его ругала: «Иди к жене. Не приходи больше». Но он любил меня.

Тут я не выдержала: «А помнишь, ты меня и Фаинку на студенческую вечеринку позвала? А твой Андрюша на твоих глазах ко мне целоваться полез? Я еле отбилась от него».

«Помню. Он мне сказал тогда, что пьяный был. Он меня одну любил».

– Потом с Катей они развелись, – продолжала она. – Я её встретила на улице и говорю: «Ты не думай, я в вашем разводе не виновата. Я не при чём».

Она улыбнулась и говорит: «Да не заморачивайся ты, я уже за другого вышла».

Вскоре у Андрюши умерли родители, и они с сестрой разменяли свою четырехкомнатную квартиру. Он мечтал стать спортивным врачом, но так и проработал всю жизнь врачом на теплоходе.

Я у него была на новой квартире. Пришла, а его сожительница, такая растрёпанная, беззубая женщина, скорей за шкаф спряталась...

В этот кульминационный момент нашего разговора в комнату вошла моя дочь. Я попросила подругу подождать минутку. А она сказала упавшим голосом: «Ладно, я кушать пошла...»

– Ну, иди кушай! – ответила я с облегчением, потому что знала: разговору с ней, как и воспоминаниям, не будет конца... Ведь это была моя старая подруга...

 

31.01.2012 г.

 

Свидание

Шуточный рассказ

 

«Ссылка не такая уж и плохая вещь, – думал Володя, любуясь из окна густо цветущей сиренью. – Вот где можно отдохнуть! В каком уютном домике с мезонином меня поселили! Тишина, благодать...

И Надя живёт неподалёку, всего через квартал, на углу Приютской и Жандармской. Тьфу, ты! Какие у них названия улиц противные! Лучше бы улицей Парижской коммуны назвали.

Ну, ладно, пойду в сад, наломаю сирени для Наденьки. Договорились в пять встретиться на Случевской».

В этом городе все ходят пешком. Здесь много тихих улиц и садов. Дома в основном деревянные, купеческие.

Володя шагал, прижимая к груди огромный непослушный букет, готовый вот-вот рассыпаться на отдельные веточки. Букет благоухал и кружил голову, как весеннее облако.

Вот и ворота городского сада! Сел на скамеечку у реки и стал ждать.

Наденька была приучена к революционной дисциплине и никогда не опаздывала. Пришла минута в минуту. И, не обращая внимания на букет, громко заговорила о том, что всю ночь не спала, думала о том, как бы поскорее и получше сделать революцию, чтобы народу жилось лучше.

– Тише, тише, Наденька! – зашикал на неё Володя. – Полицаи услышат! Ведь мы с тобой под надзором.

– Какие полицаи? Здесь ни души вокруг, – ответила Наденька.

И правда, никого не было. Только под горой плескалась река. Да птички щебетали на ветках.

– А это что у тебя в руках? – наконец, она заметила букет.

– А это тебе от меня, сирень... – ответил Володя. Затем достал из потаённого кармана отпечатанные ночью в тайной типографии прокламации и листовки.

– И это тоже тебе. Ты всё равно ночью не спишь, будешь на городских заборах прокламации расклеивать и разбрасывать на улицах листовки. Это тебе задание от городской партячейки. А я дома статью буду писать, думать, куда и как нам шагать дальше. Ведь я идейный руководитель.

На том и расстались. Сирень так и осталась лежать на скамейке. Про неё забыли. Важные мысли и идеи о судьбах народа русского витали в их головах.

Если б они знали, что через каких-то пятьдесят, шестьдесят лет этот парк будет носить имя Наденьки, а две параллельные центральные улицы в Уфе их имена, Ленина и Крупской.

Но они этого не знали...

 

25.10.2013 г.

 

© Светлана Смирнова, текст, 2012–2013

© Книжный ларёк, публикация, 2016