Всеволод Глуховцев. Имя времени

Имя времени

Вот, говорят, весна. Что в ней такого? В ранней, со снегами, с людьми, которым на солнце жарко в шубах… А вот что: разница меж небом и землёй. Небо взлетело ввысь, туда же тянутся деревья и дома – а ногам нашим каково в слякоти да в холодных лужах! Полмира вверх, полмира вниз – душа на разрыв – вы и озираетесь с тоской, и останавливаетесь, смотрите в бездонность синевы, не понимая, что же так растягивает вас.

Но я-то знаю. И меня весна тянет за тридевять небес. Я не противлюсь, знаю, что она может поддеть похлеще. Вот рассказ об этом.

Я ехал в таком глупом автобусе, где одна дверь. Платишь водителю, сам открываешь и выходишь. Я и заплатил, и стал выходить. И левым боком дублёнки зацепился за какую-то хреновину – шуруп-саморез, обломок ручки ли…

Краткий треск.

– Ах ты… – я не договорил.

Дверь хлопнула, водила поскорей дал по газам, автобус рванул, выплеснул грязь талой воды на тротуар. А я остался с рваным боком посреди шумной улицы. Рядом рынок: народ спешил, толпился, голоса, смех. Бабульки выстроились в ряд – бизнес, торгуют всяким вздором. За спиной радостно звенел трамвай.

Я попытался увидеть прореху – не вышло. Снял перчатки, стал нащупывать пальцами. Нащупал. М-да… Дублёнка почти новая.

Я вздохнул, поднял взгляд. Увидел дом, окна первого этажа, балконы второго, ледяные бороды на них…

И память сработала как из пушки.

Я вспомнил, что:

– в доме за углом есть швейное ателье;

– однажды я случайно познакомился с девчонкой из него;

– её звали, кажется, Света…

И это было двадцать лет назад. Только осенью. Мы – трое однокурсников – лихо так подзажгли в одном третьесортном кабачке. Там эту Свету я и подцепил.

Теперь не вспомнить, как это случилось. Почему мы с ней вдвоём очутились на улице, куда делись мои друзья?.. Я не помню её лица! Помню сырую темень с прелой гнильцой палых листьев, редкие фонари, их отражения в лужах и мокрых мостовых. Шли, смеялись. Были порядком подшофе – по крайней мере, я. Левой рукой я обнимал девушку за плечи, правая позволяла себе лишнее, и Света, смеясь, отталкивала её… Но то была, конечно, форма поощрения. Мы зашли в попутный двор покурить, присели на скамейку и там уж целовались и тискались от души. Покурили, впрочем, тоже.

Потом опять шли по ночному городу. На одном из перекрёстков она остановилась.

– Ну, мне туда, – и показала рукой в глубь квартала.

– Так давай провожу?..

Но она отказалась. Я не стал приставать, хотя спросил:

– Может, телефон свой дашь?

Она сказала, что телефона у неё нет. Но если что…

– Я тут недалеко работаю, в ателье. Знаешь? – и сказала, где.

Я знал, кивнул. На том расстались. Я побрёл домой. Ночь была совсем тёплая, дул южный ветер, сеял мелким дождём. Я шагал не спеша, улыбался и отчего-то чувствовал себя грустным и умудрённым – даром, что мне было девятнадцать лет.

Почему так и не зашёл? Да по многим причинам. Некогда, дела, учёба… Тут же и романчик у меня один случился. Какое-то время я ещё вспоминал про Свету, когда пробегал поблизости, вроде бы даже и зайти хотел. Но – день за днём, за осенью зима, снега, метели, оттепели…

А потом и годы. Тот осенний вечер, дождь, свет фонарей и девушка Светлана забылись навсегда.

Но вот – не навсегда.

Чего проще – пойти, но я не шёл. Я представлял, как вхожу в ателье, прошу заделать дырку, приглядываюсь незаметно к лицам женщин. И в одной растолстевшей тётке узнаю её, теперь уже Светлану какую-нибудь там Петровну… Или Михайловну. А она меня нет.

Какая чушь! Ну как я могу её узнать! – я и тогда её не знал. Я видел её час в полутьме. Двадцать лет! За эти годы изменился целый мир. Я сам-то – как помотало меня по белу свету! Лети, лети, лепесток через запад на восток… Аж в Африке был. Стоял на океанском берегу, глазел. Весёлые негры хихикали рядом, кривлялись, лопотали по-португальски… Что было, то ушло. Что станет – уйдёт тоже. Я давно бросил курить. А тот романчик, кстати, кончился ничем.

Но ведь мотало, да вернуло – тоже правда. Вот я стою здесь. Почему б не быть тому, что один уголок Земли не зацепили годы, прошли стороной? И почему б не стать таким уголком швейной мастерской?.. Вот: в тесных комнатках несколько женщин чертят мелками, кроят, шьют. Они знают друг друга, кажется, всегда. За окнами идёт, спешит куда-то жизнь. Женщины переглядываются, улыбаются. Они знают, где время, а где – вечность.

Я уже шёл туда, почти бежал. Надо войти, увидеть!.. Что увидеть – я не думал. Войду, увижу – и всё сложится, как картинка в волшебном фонаре. Совпадут линии, углы и глубина. Забытое ведь не забыто, это мы уходим от него. Загадка для взрослых! Ключ с этой стороны – поверни, и…

Я долго смотрел, как вокруг двери мельтешат цветные огоньки. Надпись над дверью: «Зал игральных автоматов». Тёмные стёкла. Долго смотрел, да.

Потом всё-таки зашёл. В полумраке стлался дым, орала музыка. Всё суетилось и мелькало.

Щуплый юркий малый подскочил ко мне:

– Желаете сыграть?

– Да… – пробормотал я, но спохватился. – То есть, нет. Скажите, вроде бы здесь раньше ателье было?

– Ателье? – он не удивился. – Может быть. Я второй месяц тут работаю.

До меня трудно как-то стало доходить сказанное. Я всё слышал, что сказал щуплый, все слова совершенно ясно, но почему-то не мог понять смысл фразы. Какой месяц? Зачем?..

– Зачем?.. – спросил я вслух.

Вот здесь он удивился.

– Что зачем?

И я очнулся.

– Что?.. Ах, да. Нет, извините, это я так… Да. Ну и как?

Щуплый напрягся.

– Что – как? – спросил он с подозрением.

– Работа.

– Работа? Нормально. А чего вы спрашиваете?

Я улыбнулся.

– Больше не буду, – и подмигнул ему. – Счастливо! Успехов в труде. Ну, и в личной жизни, конечно.

Вот и вся история.

Кто скажет, что это пустяк – тот ни черта не смыслит на Земле. Когда-то он наткнётся на своё мгновенье, и слова «Боже мой!..» вдруг станут плотью, взглядом, вздохом, поворотом с улицы во двор, рябиной под окном. Все твои годы – что ушло давно, недавно, что будет ещё, и что не сбудется – это как повесть без последней строчки, как сентябрь, как тополя над крышами окраины. Но что-то с нашим взором, что-то с ним! то ли слеза у глаз, то ли дымка вдали… то ли нет настоящих имён в этом мире, всё подмены да подделки. А может, и весь наш мир поддельный. Может быть. И что тогда нам делать, я не знаю.

© Всеволод Глуховцев, текст, 2014

© Книжный ларёк, публикация, 2014